— Да-да-да, — Тюрин отчаянно закивал, а Николай встал и перебил:
— Да ты не кивай и не поддакивай. Лучше мотай на ус. — Он молча прогулялся по комнате, подошел к репродукции и щелкнул по ней пальцем. Хорошая картинка. Где взял?
— Это давно, — забормотал Тюрин. — Трофейное, наверное…
— Антиквариат, — оценил Николай.
— Возьми себе, — почти выкрикнул Тюрин. Он соскочил с дивана и мгновенно очутился у стены. — Подарок. Я тебе её дарю. Бери-бери.
— Не надо. Пусть у тебя висит. — Николай вытянул руку из кармана и пристроил за дубовой рамой небольшой сверток. — Это деньги, — пояснил он. Пригодятся.
— Не надо, — испугался Тюрин и взмолился: — Я прошу тебя…
— Надо, — спокойно оборвал его Николай. — Ты же ко мне за деньгами приходил. — Затем, ухмыльнувшись, он добавил: — Трешки нет. Вот, возьми что есть. Чем богаты. Отдавать не надо. Это подарок.
— Коля, — жалобно запричитал Тюрин, — не надо мне денег. Честное слово, не надо. Я и так никому ничего не скажу.
— Дурак ты, Макарыч, — печально проговорил сосед. — Тебе же все равно молчать. Так уж лучше за деньги, чем бесплатно. Смотри, Макарыч, береги себя. — Николай как-то совсем по-человечески, доверчиво потянулся и широко зевнул. — Пойду я, посплю. Значит, я надеюсь на тебя, Макарыч. Смотри, спать буду спокойно. — Он щелкнул австрийского канцлера по носу. Умели, бля, жить. И ты учись. Тогда все будет о'кей. Понял?
— Понял, — обреченно кивнул Тюрин.
3
На следующий день Тюрин пришел на работу раньше обычного. Ночь он провел отвратительно, все время вставал, пил воду и, проходя мимо репродукции, косился на пачку купюр толщиной в палец, которая так и осталась торчать из-за рамы. На душе у Тюрина было пусто, как после приступа рвоты. Всякую мысль о Николае и его жертве он гнал от себя и старался думать только о том, как он устал. Страх покинул Тюрина, но осталось какое-то предощущение неотвратимой беды, животное предчувствие грядущей катастрофы.
Лежа на диване, Тюрин часто трогал левую сторону груди, пытаясь на ощупь проверить работу сердца, а оно билось нормально, без перебоев, но словно у раскрытой форточки. От этого Тюрину казалось, что в комнате холодно и промозгло. Он натягивал на себя одеяло, ворочался и тяжело вздыхал.
После ухода Николая Тюрин так и не решился близко подойти к репродукции. Цвет червонцев напоминал ему розовые капли на белой поверхности ванны. Эти капли почему-то особенно четко отпечатались в его памяти. Он даже видел их ночью в одном из кошмарных снов. Они фонтаном вылетали из черной безобразной раны, тяжелые, как дробь, и совокупившись со своими предшественницами, скатывались вниз, чтобы уступить место точно таким же.
Уже под утро Тюрин увидел сон, после которого он сразу поднялся и ушел на работу, забыв позавтракать и даже причесаться. По правдоподобию и яркости видение нисколько не уступало яви, и, очнувшись, Тюрин не мог с уверенностью сказать, видел он это в действительности или здесь поработало больное воображение.
В очередной раз перевернувшись на другой бок, Тюрин услышал тихий бумажный шелест, будто сквозняк пошевелил на столе газету. Еще совсем недавно, до этой дикой истории, он не стал бы интересоваться, что шуршит, но измученный страхом, он снова почувствовал свою полную беззащитность перед вселенским злом, которое сейчас олицетворял для него сосед-мокрушник.
Скорее машинально, чем сознательно, желая только рассмотреть, в каком обличье пришла к нему безносая, Тюрин резко откинул одеяло и опустил ноги на пол. Вначале ему показалось, что в комнате никого нет, но приглядевшись, Тюрин заметил у противоположной стены черный силуэт высокого изящного человека.
В комнате было достаточно темно, и разглядеть гостя не представлялось никакой возможности. И в то же время видно было, как рассеянный в ночном пространстве свет отражается в тонком золотом орнаменте на длинном распахнутом камзоле. Где-то под подбородком непрошеного гостя, с периодичностью вдоха и выдоха, поблескивали контуры атласного банта, а немного выше едва заметно выделялись два белесых круглых пятна. Иногда на мгновение они исчезали, но тут же появлялись вновь, и Тюрин сразу, без разглядывания и гадания признал в них человеческие глаза.
— Кто вы? — одними губами прошептал Тюрин. Черная тень медленно отделилась от стены и так же медленно стала приближаться к хозяину квартиры. С каждым шагом черты лица непрошеного гостя и детали костюма становились все четче. Тюрин уже мог различить более темные впадины глаз, тень от носа и безвольный узкий подбородок. Он даже сумел разглядеть, что волосы, а вернее парик у незнакомца цвета старого серебра. Когда же между ними осталось не более полутора метров, Тюрин вдруг узнал этого человека, испугался до полусмерти и, вскрикнув: «Боже мой», откинулся на спинку дивана.
— Хватит тебе, — голосом Николая проговорил оживший австрияк. — Ты же не баба, а я не покойник. Что ты орешь? — Гость говорил тихо и внятно. Тюрин видел, как шевелятся его губы, как тускло мерцает свет в золотой оторочке канцлерского камзола. Видел и не верил своим глазам.
— Я к тебе вот по какому делу, — сказал ночной визитер. — Ты, пожалуйста, не обижай Николая, возьми деньги. Надо уметь использовать все, что происходит с тобой в жизни. Случилось, ну что ж, ты не виноват. От всего не убережешься. Знаешь поговорку: «дают — бери, бьют — беги»? — гость усмехнулся в усы. — Ты же трус, в милицию не пойдешь. Так что бери и все будет о'кей.
— Нет, — прошептал Тюрин, — не могу.
— Дурашка, — задушевным голосом продолжил гость, — возьмут Николая, он все равно скажет, что давал тебе деньги. Ты уже соучастник. От судьбы не уйдешь. Бери и радуйся, что остался жив, да еще заработал себе на приличные похороны.
— Нет, — в отчаянии прошептал Тюрин, — я пойду в милицию… Уеду из Москвы.
— Куда ты уедешь, милый? — посмеиваясь, спросил Кауниц. — От судьбы не уедешь. И Николай за тобой следит. Чуть что, пику в бок и пишите письма. А его не будет, друзья с тобой разберутся. Ты же их даже в лицо не знаешь. Подойдет к тебе на улице человек, спросит время и отойдет, а ты потом собирай кишки по тротуару. А то прямо здесь, в твоей же квартире, как барана зарежут. Николай же к тебе вошел, как к себе домой. Замки эти ваши для таких как вы и существуют, чтоб спьяну не перепутали квартиру. А для них все двери открыты. Так что, бери деньги, бери. Пригодятся. Может, ты думаешь, он тебя в свою компанию потащит, работать заставит? Да на черта ты ему сдался такой. Молчал бы и ладно. В общем, бери и не выпендривайся, а я сейчас пойду к Николаю и скажу, что ты уже зашил деньги в подушку…
— Ох боже мой, боже мой, — обхватив голову руками, забормотал Тюрин. — Бред какой-то. Этого не может быть. Это же сон. Это не может быть никак. — Он поднял голову и посмотрел перед собой. В комнате стало немного светлей, и в этом предрассветном полумраке Тюрин разглядел на стене темный прямоугольник репродукции.
Неожиданно легкий щелчок заставил Тюрина вздрогнуть. А когда наконец он заставил себя подняться и включить свет, будильник показывал половину седьмого утра. Пачка червонцев выскользнула из-под рамы, и деньги веером разлетелись по всей комнате.
