* * *
— Ряха, а
почему ты две комнаты взял, а не одну? — спросила я, рассматривая
предоставленные апартаменты. — Ты бы на полу спал, на коврике. Я — на
кровати. И все дела. Сэкономили бы.
— Потому,
Двадцать Вторая, — важно ответил Ряха, снимая мешок с привязанным к нему
чайником, оружие, без церемоний укладываясь на чистую постель в своей комнате и
закидывая ноги в сапогах на спинку кровати. — Потому, что ты сестра королевы,
сама сказала. Ну ничего, тюфяк вроде бы не продырявленный. Ты устраивайся у
себя, а я пошёл вниз. Пора вербовать сторонников.
— Ну, Медбрат
в помощь, — напутствовала я его и отправилась смотреть на своё пристанище.
Комнатка мне
понравилась, а особенно умилили простыни и наволочки: они были домотканые, в
разноцветную полосочку. Старательно выстиранные. Какие-то удивительно домашние.
И только рядом с ними я поняла, насколько же грязная. И решила в первую очередь
заняться этим.
Для начала
выглянула на галерею, чтобы узнать, как там у Ряхи дела.
Ряха сидел в углу
за столом на отшибе, перед ним стояла полная кружка не поймёшь чего и он
солидно, как подобает серьёзному человеку, прикладывался к ней время от
времени.
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я вернулась в коридорчик. На другом конце обнаружилась
лестница, ведущая на кухню. Туда я и спустилась.
На кухне двумя
поварами, одной посудомойкой и одним кухонным мальчишкой заправляла та же
девушка, что выдала нам ключи в обмен на монетки. Она объяснила, что баню топят
раз в три дня, но если постояльцу совсем невтерпёж, то горячая вода есть тут,
на кухне. И можно прекрасно помыться в тазу за печкой. Чистую простыню, чтобы
завернуться, она даст, а полотенца лежат в комнате.
Я вернулась на
второй этаж, взяла полотенца и снова выглянула на галерею.
Ряха раздавал
тумаки направо и налево трём личностям, которых общество, видимо, послало
пощупать незнакомца за вымя.
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я вернулась на кухню, где в закутке за печкой, как смогла,
смыла с себя грязь нашего путешествия.
— Ваш спутник
такой интересный, — заметила, заглянув за печь, девушка, протягивая мне
простыню.
— Ещё бы,
милая, — сообщила я невозмутимо. — Запомните его хорошенько, такие
люди к вам нечасто заглядывают.
Завернувшись в
простыню и накрутив на голову полотенце, как тюрбан, я пошла к себе в комнату,
чтобы передохнуть после мытья.
По пути выглянула
на галерею.
Ряха снова сидел и
пил в одиночестве. Общество, видно, думало, что это за гусь такой. Побитых уже
унесли.
Не-е, зря он на
костяной венец не согласился, чудно бы смотрелось: грубая кладка стен, тёмные
балки, кованые светильники, столы, сделанные с таким расчётом, чтобы даже
разгулявшиеся посетители не могли их с места сдвинуть — и на фоне всего этого
великолепия неотразимый Ряха, большой, угрюмый, мужественно оборванный — и в
костяной короне!
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я вернулась в комнату.
Немного подремала
под одеялом и встала, чтобы волосы расчесать. Обнаружила, что расчески
нет, — видимо, выронила где-то. Пошла опять вниз, на кухню, расческу
клянчить.
Девушка, явно
впечатлённая Ряхой, одолжила мне свой гребень. Я побежала в комнату к зеркалу.
По пути заглянула на галерею.
Ряха пил уже не
один, вокруг него собралась небольшая компания. Шло первичное знакомство
серьезных людей. Толковали об урожае и охоте, в основном говорили местные, Ряха
пил и слушал.
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я пошла расчёсываться.
Как здорово было
никуда не спешить, сидеть и водить гребнем по волосам. За окном моросил дождь, в
комнате тёплым розово-желтым пламенем горел фитиль светильника, его свет
отражался в маленьких ячейках переплёта небольшого квадратного окна.
Вспомнив, что ужин
к комнате не полагается, я, так по-прежнему в простыне, снова пошла на кухню,
заказать его отдельным порядком.
Ряхины ставки
повышались: по божеской цене мне нагрузили громадный поднос всякой снеди и
послали кухонного мальчишку отнести его наверх.
С трудом
сдерживаясь, чтобы не хватать кусочки прямо с подноса и не компрометировать
своим поведением будущего короля, я посеменила вслед за посыльным.
По пути выглянула
на галерею.
Ряха сидел в
дружеской компании. Теперь говорил он, а окружающие смотрели ему в рот.
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я пошла ужинать.
Наелась и
почувствовала, что засыпаю окончательно, совершенно осоловев от еды, тепла и
уюта. Забралась в постель и заснула, одним ухом слушая стук дождя по крыше,
другим — гул голосов, доносящийся из общего зала.
Проснулась
глубокой ночью. От мощного запаха слёзки. Дождь всё так же шелестел, светильник
давно потух, лишь мерцал огонёк ночника.
Над моей кроватью
нависал тёмный Ряха.
По количеству
выпитого на голодный желудок, он давно должен был лежать под столом и спать
крепче меня, но, однако же, стоял крепко и почти вертикально, лишь слегка
покачивался.
— Чего? —
пробурчала недовольно я, сладко зевая.
— Двадцать
Вторая, надо вниз спуститься, — чётко, старательно выговаривая каждое
слово, сказал Ряха. — Мужики просят тебя показать, хотят поближе
разглядеть.
— А там
остался хоть кто-то, кто в состоянии чего-то разглядеть? — с нескрываемым
сомнением в голосе спросила я.
— Не
знаю, — честно сказал Ряха. — Но если не спустишься, — обидятся.
Решат, что не уважаешь.
— Голой хотят
разглядеть, или можно одеться? — фыркнула я.
— Голой —
опасно. Одетой — тоже, но не так, — совершенно серьёзно объяснил Ряха.
— Ну, давай
сходим, — сдалась под тяжестью неотразимых доводов я. — Сейчас
оденусь. Ты пожуй чего-нибудь, вон поднос с едой стоит.
Пока я натягивала
легионерский костюм, Ряха глотал куски с подноса, практически не жуя. Потом
по-королевски обнял меня за плечи, и мы попёрлись вниз.
— Ты не
спеши, Двадцать Вторая, — говорил он в коридоре. — Стоять я еще стою,
а вот хожу уже плохо. А надо держаться.
— Да держу я
тебя, держу, — бурчала я, гадая, как же мы с лестницы, такие красивые,
спустимся.
Но ничего, сошли,
запнувшись всего лишь пару раз.
Встав в центре
зала, Ряха ещё плотнее прижал меня к своему боку левой рукой, а правой
величественно обвёл пространство перед собой, представляя собравшихся.
— Двадцать Вторая,
познакомься. Это мои друзья, — с королевской простотой сказал он.
Друзья, кто был
ещё в состоянии оторвать голову от столешницы, радостно оскалились.
