Бесстрастные горы,
подставившие лица снегу, даже не заметили, что двум букашкам, ползущим по ним,
пришёл конец.
Подойдя к Ряхе, я
аккуратно поставила чайник, взяла кинжал и ряхиным кинжалом отрезала лямки
мешка, чтобы снять его со спины лежащего. Освободив мешок, свернула его, как
подушечку и, подложив её под голову, легла, прижавшись к Ряхиному боку.
Ласковый снег засыпал нас, словно покрывал пушистым одеялом.
Чёрный и серый
цвета из мира ушли — остался сверкающий белый на горах и негромкий серенький на
небе, из которого сыпались и сыпались пухлые снежинки.
Слишком рано мы
пошли в горы… Погода в это время ещё неустойчива.
Было не холодно,
просто очень сонно. Кругом разливалось спокойствие. Снег падал на ресницы.
Я думала, очень
удачно сложилось, что все силы отнял этот переход по горам, и их не осталось на
то, чтобы грустить по родителям, по друзьям, по Ракушке, по Огрызку…
Хлопья были
влажные, они оседали на ресницах, слипались друг с другом, тяжелели, и глаза
сами собой закрывались.
Пока они не
закрылись совсем, я, глядя на белую пелену вокруг, вспомнила то самое
прекрасное в своей жизни, что поклялась как-то снова увидеть в свой последний
час: как рвались из земли драконы… Как летали они в небе, легкие, мощные,
яркие… Как пели над горами, как парили в лунном свете, как кружились вокруг
главной башни Пряжки разноцветной каруселью. Как это было великолепно!
Дрогнули ресницы,
стряхивая снег. То ли уже во сне, то ли в предшествующей сну яви я увидела
разноцветную драконью карусель над заснеженными горами и порадовалась, что это
красиво.
Ярко светящиеся в
негромкой снежной мгле драконы вспарывали низкие тучи резными ажурными
крыльями, кружили и кружили надо мной, заставляя сердце трепыхаться, словно
пойманная птичка в ладони.
И тут, как всегда
некстати, в мою голову ворвался, вызывая дикую головную боль, разъярённый голос
золотого дракона:
— Ты что
творишь?!
— Пошёл
ты! — объяснила я ему, опуская ресницы. — Я умираю. Отстань.
* * *
Очнулась я и
поняла, что снега кругом нет. Другие горы. По сравнению с теми, где нас застал
снег — уже совершенно непроходимые, изначально, со времен их сотворения. И я
одна.
— Где
Ряха?! — первое, что вырвалось у меня.
— В долине. В
порядке, — прозвучал в голове голос, который я так давно не слышала.
Ага.
Я распахнула веки
— глубокое сине-фиолетовое небо сверху. Бездонное. Бескрайнее. Приподняла с
трудом голову — на соседней скале, как когда-то, давным-давно, в другой жизни,
лежал золотой дракон и задумчиво смотрел на меня тёмными глазами.
Тугой клубок,
состоящий из облегчения, досады, радости, гнева, восхищения и обиды, обиды,
обиды, подкатил к горлу.
Радость я
решительно уничтожила: зачем? Плавиться сейчас от счастья, чтобы потом снова
загибаться от невыносимой боли в пустоте молчания?
— Ты зачем
это сделал? — проорала я яростно, приподнимаясь на локте. — Знать
тебя не хочу! И не надо было меня спасать!
— Это ты
сделала! — громыхнул в ответ дракон. — Что ты думаешь, мы все по
доброй воле туда примчались? Притянула — себя и вини.
— А зачем
сюда приволок? — возмутилась я.
— Я здесь
живу, — блеснул тёмными глазами дракон.
— А мне всё
равно, где ты живешь! Ты мне вообще не нужен! — отрезала я, садясь.
— Зачем тогда
звала так долго? — поинтересовался дракон, склоняя голову набок.
— Я тебя не
звала!!! — и я верила в то, что говорила.
И, видно, столько
веры было в моих словах, что дракон растерялся.
— Но я же
слышал?…
От этого я
взъярилась ещё больше. Значит, долбилась не в пустоту каждый вечер все эти
годы?! Ненавижу!!!
— Да, я
припоминаю, звала один раз, — прошипела я. — Когда меня убить хотели.
Ты не пришёл.
— Ты звала,
когда узнала, что тебя убить хотят, — уточнил дракон. — Тебе тогда
ничего не грозило. Когда твоя жизнь по-настоящему приблизилась к краю, —
мы все появились, как видишь. Не могли не появиться, даже если бы и хотели.
— Ах, какие
тонкости! — прорычала я. — Если бы в Ракушке в меня попали, вы
элегантно бы покружились над моим телом и разлетелись восвояси.
— В тебя не
попали, — отрезал разозлившийся дракон.
— Какая
досада! — ядовито подхватила я.
Золотой дракон
раздражённо шевельнул крылом.
— И не
подходи ко мне! — завопила я, вскакивая.
От резкого
вскакивания боль сразу плеснула в виски.
Это была верхушка
скалистого отрога, — место, куда меня принёс дракон, — совсем
небольшая площадка, обрывавшаяся со всех сторон вниз отвесными скалами. Кругом
дыбились такие же каменные копья, очень подходящие к диковатой красоте
драконов, но совершенно несовместимые со слабостью людей.
Я повернулась к
дракону спиной и стала смотреть вдаль, кусая губы.
Ледяной ветер,
гуляющий здесь, заставил зябко съёжиться, обхватить плечи руками.
— Одна ты
замёрзнешь, — услышала я. — Вы, люди, слишком хлипки.
— Не твоя
печаль! — свирепо отрезала я, не оборачиваясь.
Было, и правда,
очень холодно и невыносимо грустно. Ничего не хотелось, хотелось лежать у
застывшего в беспамятстве Ряхи под боком и чувствовать, как на ресницы
опускаются снежинки и подступает сон.
Вдруг я
почувствовала теплый, пахнущий полынью ветер, который согрел мне спину и затылок.
Ничего не понимая,
растерянно обернулась. Дракон сидел, где и сидел, и старательно дул на меня,
выпуская не пламя, а тёплый воздух.
— Иди ко
мне, — попросил он. — Мне легче огонь выдыхать, чем вот так
сдерживаться.
Обиженно надув
искусанные губы, я сделала ма-аленький шажок в его сторону…
* * *
…Я сидела, устало
прислонившись к блестяще-обсидиановому, бронированному, тёплому боку дракона,
накрытая сверху его крылом, как золотым полупрозрачным пологом.
Водила пальцем по
чешуйкам брони.
Раньше он был
немного другим, более светлым. Теперь его тело отливало красным золотом,
глубоко спрятанным в недрах пламенем. Он тоже стал старше.
Я бездумно
смотрела на вздыбившиеся скалы вокруг, снежные искрящиеся пики, бездонные озера
на дне провалов…
Солнце подмигивало
то из-за одного, то из-за другого пика — только по этому было понятно, что
время шло и день должен был завершиться, как все дни на земле.
— Ты меня
совсем забыл… — тихо шептала я дракону. — Совсем-совсем… Я тебе не
нужна… Да и ты мне, в общем-то, тоже… Я живу и без тебя… И дальше буду жить…
Нормально…
