— А потом я
стала Пушистой Сестричкой с лёгкой руки Боевого Сопротивления, —
подхватила я. — Ну и что?
— Хочешь ты
того или нет, но годы, проведённые в Пряжке, для тебя бесследно не
прошли! — жёстко (и жестоко) сказал Нож. — Ты — другая. Не только ты,
все, кто был там. Пряжка живёт в тебе. Иногда она прорывается не нашим
произношением отдельных слов, не нашей логикой отдельных поступков. Ты иногда
даже смотришь на людей не так, по-чужому. Точнее, ты смотришь не как Пушистая,
а как Двадцать Вторая.
— Да, это всё
грустно и невыразимо печально! — теперь уже заорала в бешенстве я,
подскакивая обратно к столу, вцепляясь в его столешницу и с яростью глядя Ножу
в глаза. — Ладно бы кто другой говорил! Будто ты не знаешь, как я
ненавидела, ненавижу Пряжку! И я её разрушила!
— Ненависть,
к сожалению, слишком сильное чувство, — вздохнул Нож. — Как и любовь.
— Ну нет у
меня сейчас парня, и что, в этом Пряжка виновата?! — продолжала возмущенно
кричать я. — И это, Медбрат сдохни, так важно всем окружающим?!
— Именно
Пряжка! — Нож долбанул кулаком по столу так, что ступка подскочила и
опрокинулась. — Когда вы там, на севере, превращались из девочек в
девушек, вас не зря держали бок о бок с молодыми красавцами Сильных. Это как
запечатление у новорожденных утят, кого первым увидят, того и признают. В твоей
голове намертво сидит образ идеального мужчины, достойного быть отцом твоих
детей, — опять же понимаешь ты это или нет. И это не Умный. А может, и не
только Сильный.
Тут уж я
промолчала.
Нож ведь был
единственным, кто застукал наш полёт с драконом к звездам. И всё прекрасно
понял.
— Ну ладно, я
впечатлилась и ужаснулась, — сказала я угрюмо, пытаясь тщательно
рассмотреть крупинки чёрного порошка, высыпавшегося на столешницу. —
Завтра исправлюсь, сотру навязанный врагом образ идеального мужчины, заведу
роман с кем-нибудь из наших, забеременею и привет. Все довольны?
— А так не
хочется, правда? — поглядел исподлобья Нож, забирая ступу и сметая в неё
вылетевший порошок. — Не насилуй себя. Я тебе всё это сказал, чтобы ты
задумалась и прислушалась к себе. Ты просто засиделась в Ракушке, выросла из
неё и тебе сейчас тут тесно. Мне кажется, надо просто уехать отсюда на время,
посмотреть на другой кусочек мира. У вас сейчас, кстати, полугодовая практика
на носу — вот и езжай. Я могу порыться в канцелярии и поискать для тебя в
заявках на практикантов интересное местечко. Да и вообще, пора тебе
самостоятельно пожить, разъелась ты за четыре года на маминых пирожках, со
спины совсем квадратная стала.
— Ещё
подумаю! — рявкнула я в ответ и бросилась из лаборатории со всех ног.
Я бежала по
пустынным коридорам старого корпуса, топая так, что стёкла звенели, и кипела от
негодования:
«Дурак, нет,
правда, настоящий дурак! И правильно его сестра обозвала!»
Выбежала в
вестибюль и кинулась к громадному напольному зеркалу в тяжёлой резной раме,
стоявшему у входа. Достала маленькое карманное зеркальце и с помощью двух
зеркал стала осматривать свою спину.
«Вот гад, всё
наврал!» — отлегло у меня от сердца. — «И совсем не квадратная.
Прямоугольная пока…»
Немного
успокоившись, я пошла домой.
* * *
Пока мы с Ножом
орали друг на друга, наступил вечер.
В университетском
парке было темно, кованые столбы с фонарями стояли лишь на перекрестках дорожек
(наверное, чтобы парочкам в темноте было удобнее целоваться). Сейчас в парке
никого не было. Пахло и отдаленным морем и весенней, терпкой ещё листвой.
Я шла и обдумывала
всё, что сказал Нож.
Если поверить его
словам, то с такими странными образами, которые, видите ли, без моего желания
засели в моей бедной голове, запечатлелись, так сказать, словно у
новорожденного утёнка, тьфу, какая гадость, меня ждет тяжелая и странная личная
жизнь со множеством осложнений. Как интересно!
Вспомнив последнюю
фразу про квадратную спину, я снова разозлилась. Резко остановилась, решив
вернуться и сказать Ножу всё, что я о нем думаю после нашего разговора.
В этот момент у
меня перед носом просвистела стрела. Если бы я не встала, она бы была во мне.
Особо не
соображая, я дернулась вперёд, — и как выяснилось, тоже правильно. Вторая
стрела прошла там, где я остановилась мгновение назад.
Тут уж я пришла в
себя, забыла про идеальных мужчин и мамины пирожки, заорала диким криком и
метнулась к кустам. Сзади послышался топот, впереди — ответные крики. Это
спугнуло неизвестного стрелка.
Меня догнал Нож,
потом прибежал парковый сторож, отозвавшийся на мои вопли. Они прочесали кусты,
из которых стреляли, а затем Нож чуть ли не за шиворот повёл меня домой.
— Меня чуть
не застрелили! — жаловалась я дрожащим голосом, чувствуя, как противно
дрожат коленки, и дурнота подкатывает к горлу.
— Не бери в
голову, — как-то равнодушно отмахнулся Нож. — Разберёмся. Придурок,
наверное, какой-нибудь пугает. Помнишь, в прошлом году один первокурсник умом
подвинулся и бегал по Университету в белой простыне?
— Помню.
— Ну и этот,
наверное, такой же.
Нож довёл меня до
дому, сдал с рук на руки родителям, а потом долго о чём-то шептался в саду с
сестрой. А потом они не менее долго целовались, — я в окно видела. Можно
было сделать вывод, что в глазах сестры Нож перестал быть дураком. Не
исключено, что лишь на время.
А я сидела за
столом с потушенной лампой, смотрела на ночное небо и думала, что Нож,
всё-таки, не совсем нормальный.
То, что я ни с кем
не сплю — страшное дело, ужас и кошмар!
А то, что меня
чуть не пристрелили — «не бери в голову».
Мне так кажется,
что всё наоборот, надо волноваться во втором случае и совершенно не надо в
первом…
Сам-то
хорош, — они с сестрой тоже непонятно как живут. Вполне бы трёх
племянников за это время мне сделали, но нет, у каждого диссертация пока на
уме. И степень магистра с правом преподавания ординарных лекций.
А у меня, может,
тоже. Диссертация.
Тут уж я, конечно,
себе лгала. Моя головная боль называлась не диссертация, а дракон.
Неделю после того,
как он улетел, я крепилась. Потом принялась вызывать его. Ну, просто так, для
того, чтобы узнать, нормально ли долетел и всё ли в порядке…
Ответа на свой зов
я так и не получила, дракон молчал.
Я звала и звала
его упрямо до тех пор, пока не рассвело. Никакого, даже самого слабого отзвука,
намёка на то, что он меня слышит. Только шумело в ушах, как от вслушивания в
раковину.
Спать легла я на
рассвете с твёрдой уверенностью, что это не дракон, это изверг летучий!
