— Какой? —
заинтересовался Рассвет, и мы вошли, чтобы услышать. И не прогадали.
— А такой,
что вот я — а кругом женщины. И чёрненькие, и беленькие, и рыженькие — и все
мои! — зевнул и потянулся Лёд.
— А ты не
заболел, часом? — спросила я озабоченно. — Женщины в таких
количествах опасны для здоровья. Надорвёшься ещё…
— Валите-валите, —
обиделся Лёд. — А то без вас всё сгорит. В кои-то веки сладкий сон
приснится — и то разбудят, сволочи!!! Кругом зависть!
Ну, мы и пошли
восвояси, потому как было видно, что подробности сна нам узнать не удастся.
— А обычные
сны твои — какие? — уже держась за ручку двери, спросила я.
— Что за мной
гонятся, а я убегаю… — натягивая одеяло на голову, сказал Лёд. — А
если догоняют, — убиваю… — промычал он уже почти невнятно.
Добра в таможне
было много, потому что горело оно долго.
Мы успели и
доехать, и посмотреть всласть, и перездороваться со всеми знакомыми, которых
это (безусловно заслуживающее внимания) событие вывело на улицы городка.
Кое с кем Град и
Профессор выпили по кружечке пива прямо в нашем экипаже, пока мы с Рассветом
рыскали в толпе, наблюдая, как Служба Надзора за Порядком тушит здание.
Впереди всех
мелькал героический начальник Службы, грудь колесом. Он один создавал столько
шума, движения и какой-то одурелой активности, сколько не могли сделать совместно
дюжина его подчинённых.
— Вот бы
балка на него какая-нибудь упала, что ли… — мечтательно сказал
Рассвет. — Слабо его веслом тогда приложили…
— Так надо
было не вылавливать! — сердито отозвалась я.
Сердито — потому
что не смогла разглядеть среди офицеров Службы Надзора того ясноглазого
молодца, что делал у нас обыск.
— Если бы
тогда его утопили, ещё неизвестно, какой бы был новый, — философски
заметил Рассвет.
— А почему
нет? — возразила я, наблюдая, как из окон пытаются выкидывать таможенные
сейфы.
Сейфы выкидывались
плохо, их для того и делали, чтобы нельзя было просто так извлечь из здания —
ведь, получается, при большом желании и ума много не надо, отсоединил от пола
да в окно его, родимого, со всем бесценным содержимым.
— А там таких
махин только треть… — заметил Рассвет, провожая взглядом вытолкнутый-таки
массивный шкаф, который тюкнулся о мостовую и того…, немного поменял
форму. — Остальные в стены вмонтированы. Что ты сказала?
— Я говорю,
почему нет? Назначили бы начальником Службы Надзора его заместителя, а с ним мы
живём, как я понимаю, душа в душу.
— Видишь
ли, — вздохнул Рассвет и потеснил меня в сторону, чтобы могли проехать
повозки с бочками воды, — в Хвосте Коровы тоже не дураки сидят, и для
того, чтобы мы с начальником подобной службы душа в душу не жили, стараются
назначать на такие должности людей из столицы. Так что нас и этот устраивает,
только не такой бодрый.
Начальник Службы
Надзора, не подозревая, что некоторым его бодрость не нравится, демонстрировал
личный героизм, мелькая в окнах верхнего этажа, а потом, когда пламя отрезало
ему путь вниз по лестницам, картинно сиганул из окна вниз в растянутую
заботливыми подчиненными парусину.
Да если бы они и
не растянули, он не очень бы пострадал: второй этаж у таможни был невысоко,
набил бы синяков и шишек, вот и все дела.
К этому времени в
экипаже пиво было выпито и Град, найдя нас в толпе зевак, пытающихся понять,
раскололся сейф или нет, и есть ли в нём денежки, и можно ли их позаимствовать,
передал приказ Профессора: «Возвращаемся домой!»
Атмосфера в
экипаже, подогретая пивом, была самая что ни на есть тёплая.
Профессор, уютно
расположившийся в уголке, поглядывал в окно на ночной Отстойник и вспоминал,
как пятьдесят лет назад он строил лодку на верфях Второй Гавани, намереваясь
достичь на ней края мира на летних каникулах и тем навсегда прославиться.
Град правил
лошадьми и, похоже, что-то напевал.
— Так ваше
намерение исполнилось? — спросил Рассвет, чтобы не уснуть от детальной
характеристики каждой доски, выбранной Профессором для столь важного дела.
— К
сожалению, нет, — зевнул Профессор. — Занимаясь кораблестроительством
и мечтая о подвигах, я как-то совершенно запустил занятия, и в результате
летнюю сессию не сдал. Вместо морского плавания пришлось хвост прижать и
сдавать хвосты. Так и не достроил мою красавицу.
— Ничего, —
ворчливо сказал Рассвет. — Зато теперь ваша мечта осуществилась: край мира
— здесь. И мы в этой помойке по уши…
— Погоди-ка, —
вдруг высунул голову в окно экипажа Профессор. — Огрызок горит!!!
К счастью, горело
не само здание представительства, а постройки во дворе. Град, забывший про
пение, мигом взбодрил лошадей, и мы понеслись, выбивая колесами искры из
мостовой.
Полыхала
конюшня, — и без заклинания здесь не обошлось. Пока мы развлекались, тот,
кого упустили у складов, выманив нас на пожар таможни, запалил и наши тылы. То
ли в качестве предупреждения нам, то ли в качестве утешения себе, но суть от
этого не менялась.
Лёд, которому так
и не удалось досмотреть свой сладкий сон, успел вывести лошадей из конюшни, но
и ему, и лошадям досталось, как тогда плеши посыльного, упокой Медбрат его
душу.
К заклинанию мы
прибегать не стали, затушили водой из колодца, там и тушить было уже нечего,
почти всё сгорело.
Лёд обгорел
сильно, сообразив, что Огрызок в огне, он вылетел из кровати практически
раздетым, и на спину его сейчас смотреть было страшно. Профессор и Рассвет
отвели, а точнее, отнесли его наверх и уложили в постель, спиной вверх.
Я стала осторожно
протирать кожу вокруг ожоговых пузырей неразбавленной слезой Медбрата.
— Да
уж, — хмыкнул Лёд, дёргая щекой, потому что когда возбуждение спало,
пришла дикая боль. — Даже если те девочки во сне меня и дождутся, вряд ли
в таком виде я представляю для них хоть какой-то интерес.
— Давай я
тебе снотворного дам, — предложила я. — Чтобы угрызениями совести
перед дамами не мучиться. Будешь спать без задних ног, без хвоста и без всяких
сновидений.
— Не знаю,
стоит ли… — засомневался Лёд.
— Смотри
сам, — пожала плечами я. — А только когда счёт мне руки
подпалил, — я всю ночь не спала, жизнь свою вспоминала.
— Ну и как
воспоминания? — подмигнул Лёд, оставаясь даже в таком состоянии самим
собой.
— И не
спрашивай! — отмахнулась я. — Душераздирающие. Лучше бы и не
вспоминала.
— Тогда
давай! — решил Лёд. — В моей жизни есть моменты, которые я
добровольно вспоминать не хочу.
— У кого их
нет… — пробурчала я. — Потерпи, сейчас принесу.
