Цепляясь за камни
руками, ногами и хвостом, я думала, что, похоже, сидеть мне на этой стене до
утра, если я всё-таки заберусь на неё. Раз по Отстойнику в ночную пору
разгуливают собаки в таком количестве, то охранять склады их вообще должно
видимо-невидимо. Довыяснялась, называется, почему ночами по городку ходить не
советуют.
А старую сноровку
я утратила: поднялась всего на пару хвостов, а дальше не могла, хоть ты тресни.
Вцепилась в стену, как паучок, и ни туда, ни сюда. И посмотреть, где там
собаки, тоже не могла — точно бы сорвалась.
И вдруг я
почувствовала чужие зубы на кончике моего хвоста. Моего!!! Кто-то из черных
тварей подпрыгнул и попытался снять меня.
От ужаса я стрелой
взлетела на стену, на самый верх. Три собаки крутились внизу, не уходя. И
молчали, гадины, хоть бы одна рыкнула, что ли, чтобы стало понятно: они
обыкновенные, луна здесь ни при чём и убитого начальника охраны Пряжки
вспоминать не надо, это совсем из другой истории.
Осмотрев первым
делом хвост, я поняла, что ущерб нанесён небольшой. Собачьи зубы только
скользнули по нёму, спасла хваленая пушистость, усиленная знахаркиным
средством. Можно было перевести дух: люди, все-таки, не ящерицы и хвостов, в
случае опасности, в руках врагов оставить не могут.
И я решила, что,
наверное, Медбрат меня любит: всё могло закончиться значительно хуже: например
поверху стены могла быть проложена колючая проволока в несколько рядов…
А насколько сильна
любовь Медбрата, я скоро узнаю: ещё неизвестно, на чьей стене я сижу.
Но торчать здесь
до рассвета мне не хотелось: я же узнала, почему небезопасно ходить по
Отстойнику ночами. Причина этого в виде трех упитанных тварей, каждая размером
с теленка, караулила внизу.
Поэтому я прибегла
к уже проверенному средству и заголосила:
— Спасите-помогите!!!
И в ожидании, пока
меня спасут, принялась кидать сверху в собак мелкие камешки и кусочки раствора,
которые удавалось выковырять из швов кладки.
Я всё надеялась
услышать, как черные собаки будут огрызаться.
— Душа моя,
ты почему псов дразнишь? — раздался голос снизу.
Профессор, держа в
руках лестницу, стоял под стеной с внутренней стороны ограды и смотрел на меня
снизу вверх крайне неодобрительно.
— Я им мстю
за то, что они меня сюда загнали, — обстоятельно объяснила я начальству
причины своего поведения.
— Спускайся
быстрее, — вздохнув, попросил Профессор и приставил лестницу. — И
ради Сестры-Хозяйки, не шуми.
Плюнув напоследок
на макушки собакам, я спустилась во двор.
И огляделась.
Сплошные склады,
навесы и сараи. Странные деревянные решетчатые башни. Такие же чёрные собаки на
цепях. А цепи прикреплены к проволокам, натянутым вдоль складов.
Резко
пахло, — на это я обратила внимание еще на стене. Пахло рыбой. Слегка
протухшей, чего уж скрывать.
— А почему
эти собаки, которые меня на стену загнали, не лают? — спросила я у
Профессора с нескрываемой претензией в голосе, пока он не начал читать мне
мораль.
— Милая моя,
они не лаять приучены, а убивать молча, — сухо сказал Профессор. —
Тебе мало того, что ты и так Хвостом Коровы приговорена к смерти? Подразнить ее
лишний раз захотела? Здесь ночью посторонним находиться нельзя.
— Надо было
сразу так и объяснить, — огрызнулась я. — По-человечески. А то
«нельзя ходить по Отстойнику после темноты, опасно, то да сё…», а почему нельзя
— никто не скажет.
— А почему бы
на слово не поверить? — поинтересовался Профессор. — Раз знающие люди
говорят «нельзя».
— Я подумаю
над этим, — пообещала я.
— Да уж,
сделай милость, — попросил Профессор.
— А вы почему
здесь, а не на дне рождения кучеровой жены?
— А мы все
здесь, — Профессор прислонил лестницу к стене и открыл какую-то
дверь. — Праздник давно кончился. Наш уважаемый кучер перебрал слёзки за
здоровье супруги и спит, виновница торжества с ворчаньем моет посуду.
Мы оказались в
каретном сарае, где стоял наш экипаж. Лошади жевали овес из мешков, подвешенных
к их мордам. А около экипажа сидел на мешке с сеном и ремонтировал заслонки
потайного фонаря Лёд.
— И луковый
суп с луковым пирогом она не подавала… — мрачно сказала я.
— Какой
суп? — удивился Профессор. — Там был окорок и рыба. Фаршированная.
— Я о том и
говорю.
— Посиди
здесь вместе с Льдом, — сказал Профессор. — На сегодня ты уже
отличилась.
— А почему я
должна здесь сидеть?
— Опять
почему? — нахмурился Профессор. — Потому что так надо.
Я обиженно
забралась в экипаж и хлопнула дверцей.
Профессор ушёл.
Убедившись, что он
уже во дворе, я открыла шторки, высунулась в окно экипажа и принялась за
обработку Льда.
— А это где
мы?
Лёд попытался
отмолчаться.
Я пригрозила:
— Ты лучше
добром скажи, не то плешь проем раньше законной жены!
— Ты отобьёшь
охоту и к законным, и к незаконным женам, — попытался вывернуться Лёд.
— Здесь наша
соль, да? — не унималась я.
— Да, —
коротко ответил Лёд, надеясь, что я отстану.
Как бы не так.
— А почему мы
здесь её храним?
— Потому что
здесь она не вызовет подозрений.
— А почему
здесь она не вызовет подозрений? — тотчас уцепилась я.
— Потому что
здесь рыбу обрабатывают. А как же солить рыбу без соли?
— А башни для
чего?
— Какие
башни? — не понял Лёд.
— Ну, эти,
дырявые как решето.
— А-а, вон ты
про что, в них рыбу вялят, — объяснил Лёд. — Ты, вообще-то, откуда
здесь взялась?
— Меня собаки
на ограду загнали, — отмахнулась я, не собираясь подробно отвечать на
вопросы до тех пор, пока не получу ответы на свои. — А почему ночью по
Отстойнику собаки бегают?
— Днем в
Отстойнике правит Гора, — Лёд наладил заслонки и зажег фонарь, проверяя
его. — А ночью хозяева этих складов и товаров, что здесь лежат. И
караванов, что идут с товарами по кирпичным дорожкам, врезанным в мостовую. И
по негласному уговору, нос в чужие дела никто не сует. А для особо непонятливых
собак выпускают.
— И что,
правда, они грызут насмерть? — поинтересовалась я небрежно.
— Не
знаю, — пожал плечами Лёд. — Никто ведь не ходит. Давно уже никто не
ходит. Потому и не грызут.
— А как же
ночные кабачки у рынка и под Горой? — не поверила я.
