Престиж Службы
Надзора за Порядком был подорван и начальник вдруг начал сталкиваться с лавиной
мелких трудностей в работе, резко затормозивших деятельность его ведомства.
Щелчок по носу
получился звучный, и противостояние «Представительство Ракушки — Служба Надзора
за Порядком» оформилось окончательно.
Началась локальная
война.
* * *
Поскольку после
демонстративного закрытия лавки у Профессора образовалось свободное время, он
решил помочь мне по хозяйству.
На следующий день
после обыска он взялся мыть посуду по истечении обеда.
Не подозревая
ничего худого, я отправилась убирать ту каморку, где воспламенился счёт из
прачечной, — надо было приводить её в нормальный вид после пожара.
По пути, со
шваброй в руках, я мельком заглянула на кухню, — да так и застыла у
приоткрытой двери.
Экономный
Профессор только что изобрел новый способ мыть посуду, и по его сияющему лицу
было видно, что он очень им гордится. В этот момент он как раз дошёл до мытья
тарелок.
Из медного
чайника, стоящего на плите, он налил кружку горячей воды. Подошёл с этой
кружкой к стопе грязных тарелок и перелил воду в верхнюю тарелку. Взяв её за
края, приподнял, аккуратно поболтал и слил воду в следующую. «Чистую» довольно
поставил в сторонке.
Затем точно таким
же образом помыл вторую тарелку, потом третью — и так всю стопку, затратив при
этом воды никак не больше трех четвертей кружки.
После этого
Профессор аккуратно вылил оставшуюся в кружке воду обратно в чайник, потянулся,
с искренним недоумением сказал сам себе:
— Чего это
женщины стонут, что вести хозяйство так сложно? — и с приятным чувством
выполненного долга отправился подремать часок после обеда.
Я еле успела
отскочить от двери и спрятаться под лестницей, ведущей из полуподвала (где была
кухня) наверх.
Потом бросила
швабру и пошла перемывать посуду заново.
Так мы и
хозяйничали на пару до тех пор, пока официальные власти не завалили
представительство письмами с витиеватыми извинениями, не покатилась волна
посетителей, слёзно умоляющих Профессора сменить гнев на милость, пока Град не
добился для Ракушки выгодных торговых льгот, которые безуспешно выбивал вот уже
несколько лет.
Профессор обладал
тонким чувством меры, поэтому через одиннадцать дней он снял замок с лавки, тем
более, что вот-вот должен был подойти корабль из Ракушки с новой партией
товаров для неё.
Восстановилось
шаткое равновесие.
Больше всех этому
обрадовалась я: ведь в дни противостояния мысль Профессора не дремала, и он всё
думал, что ещё новенького и экономного можно сочинить в ведении хозяйства.
И сообразил, что
стирать бельё вполне возможно по такой же методе: погрузил грязную вещь в тазик
с тёплой водой, побулькал, вынул и повесил на солнышко.
Сплошная экономия,
на прачечную больше тратиться не надо, на мыло тоже, это сколько же денег
получается!
Их ведь можно
потратить на нарушение указа о взятках и прикормить ещё одного нужного
человечка, который может сгодиться в будущем.
Пришлось
наябедничать Граду и пригрозить, что если посуду я ещё мою, то перестирывать за
Профессором бельё меня сам Медбрат не заставит.
На счастье всего
представительства воображение у Града было что надо. Он представил, как его
трусы и сорочки, самолично постиранные хозяйственным, мающимся от безделья
начальством, будут сушиться потом на солнышке на виду у всего городка, и за два
часа вырвал у властей Отстойника торговые привилегии, которые позволили
переключить мысли Профессора на более глобальные вещи.
Глава шестая. ПОСЛЕ РАЗРЕШЕНИЯ КОНФЛИКТА
После официального
разрешения конфликта в Огрызок потянулись посетители, выражающие радость по
сему поводу. Это и была дипломатия в самом наглядном виде.
Дабы престиж
Ракушки не упал, приходилось бдеть со шваброй наперевес, приводя
представительство в порядок после каждого прихода гостей.
Моя практика
окончательно мне разонравилась.
Чтобы половая и
посудная тряпки не приросли к моим рукам совсем уж бесповоротно, я начала
сбегать в городок, к Ряхе в гости, тем более, что с его появлением жизнь в
Отстойнике, действительно, стала не в пример живей.
Ряха знал рецепт
гармоничного существования, и всё у него было путём.
В гарнизоне, куда
его перевели, он быстро занял то положение, которое хотел. Связываться с
Обрубленным Хвостом желающих нашлось мало. Поэтому у Ряхи была весьма вольная
жизнь с большим количеством свободного времени, и он употребил его на то, чтобы
приобщить Отстойник к благам цивилизации, как и обещал.
По выходным дням
Ряха публично дрался на рыночной площади, принося в пресную провинциальную
жизнь толику остроты. Дрались там и до него, но теперь это было броско и
зрелищно, почти так же, как в подвале Легиона на Родинке.
Вместо ипподрома,
услаждавшего его сердце в столице, он ввёл моду на тараканьи бега и стал богом
наравне с Медбратом в глазах местных мальчишек: они теперь гонялись за каждым
тараканом, продавая их в новообразовавшиеся тараканьи конюшни разных
владельцев.
В личных делах у
Ряхи тоже был образцовый порядок: в двух кабачках на разных концах города у
него завязались весьма тёплые отношения с хозяйками заведений. У одной была
самая потрясающая в Отстойнике грудь, у другой — попа.
А дамой сердца,
по-видимому, он избрал мою сестру, потому что передал для неё чрезвычайно
загадочное письмо. (Самое необычное в этой истории было то, что Ряха оказался
грамотным.) Его письмо я приложила к своим и отправила домой, когда пришёл
«Золотой Пёс».
И при этом Ряха
считал себя страшным сердцеедом и даже немножко стеснялся того, что он такой…
Неотразимый…
И именно Ряха,
прибывший из сердцевины Чрева Мира, неожиданно просветил меня, как же решили
Сильные разобраться с проблемой оживших заклинаний.
* * *
Это было в его
тараканьей конюшне, расположившейся в одной из каморок сарая для бегов, который
очень быстро вырос около рынка, когда народ вошёл во вкус столичной забавы.
В маленькой
комнате одну стену занимали полки до потолка, противоположную — длинный стол,
похожий на верстак, заваленный всякими интересными вещами. Посреди комнаты
стояло два табурета. Пахло здесь, скажем так, странно.
Отборные скакуны
сидели в специальных коробочках, любовно расставленных по полкам, а Ряха, сидя
на табурете, сортировал новую партию, принесенную вездесущими ребятишками.
Конкурирующая
конюшня, по слухам, отыскала в одной из кондитерских таких зверей, что должны
были в пух и прах разбить самых признанных фаворитов. Ряха забеспокоился, и
принялся скупать тараканов крупными партиями.
