Еще Марии очень хотелось играть со старшими девочками, а они не всегда пускали ее в свою компанию. Мисс Игер рассказывает: «Однажды они соорудили домик из стульев в одном из углов детской и не пустили в него бедняжку Марию, заявив, что она будет играть лакея и потому должна оставаться снаружи. Я построила ещё один домик в другом углу, рядом с колыбелькой малютки, которой в то время было несколько месяцев от роду, для неё, но Мария упорно смотрела в другой конец комнаты, где увлечённо играли старшие. Неожиданно она бросилась туда, ворвалась в домик, отвесила пощечины обеим сестрам, и, убежав в соседнюю комнату, появилась опять, наряженная в кукольные плащ и шляпу, с кучей мелких игрушек в руках, и заявила: «Я не собираюсь быть лакеем! Я буду доброй тетушкой, которая всем привезла подарки!» Затем она раздала игрушки «племянницам» и уселась на пол. Обе старшие пристыженно переглянулись, затем Татьяна сказала: «Так нам и надо. Мы были несправедливы с бедной маленькой Мэри». Раз и навсегда они усвоили этот урок и с тех пор всегда считались с сестрой».
Когда началась Русско-японская война, Мария жадно ловила разговоры взрослых и делала из них свои выводы. Однажды она увидела в газете фотографии японских детей и спросила, кто это. Когда воспитательница объяснила ей, девочка с негодованием ударила по картинке ладонью. «Ужасные люди! — воскликнула она. — Они пришли и уничтожили наши бедные корабли и утопили наших моряков». Воспитательница сказала ей, что это просто маленькие дети, меньше нее и ее сестры Анастасии. Но Мария была непреклонна: «Да, маленькие детки это сделали, — настаивала она. — Мама говорила мне, что япошки были всего лишь маленькие люди».
Старшие девочки вязали шарфы для солдат. Мисс Игер рассказывает, что Ольга однажды сказала ей: «Я надеюсь, что русские солдаты будут убивать всех японцев и никого не оставят в живых». В ответ няня возразила, что в Японии есть много маленьких детей и женщин, которые не участвовали в войне, и спросила ее, действительно ли она хочет, чтобы русские солдаты убили их. Ольга стала задавать вопросы, а потом сказала: «Я не знала, что япошки — такие же люди, как мы. Я думала, они похожи на обезьян».
* * *
Хотя появление на свет четвертой принцессы, Анастасии, было большим разочарованием для всех, но императорская семья быстро полюбила эту веселую и шаловливую девочку. «Она поистине была моей любимой крестницей! — пишет Ольга Александровна. — Я любила ее за бесстрашие.
Она никогда не хныкала и не плакала, даже если ей было больно. Это была настоящая сорвиголова. Бог знает, кто из ее молодых кузенов научил ее лазать по деревьям, но лазать она умела, даже когда была совсем крохой. Мало кому известно, что у нее была слабая спинка и доктора рекомендовали массаж. Анастасия, или «Швибзик», как я ее называла, не выносила всякую суету. Два раза в неделю во дворец приходила из госпиталя сестра милосердия Татьяна Громова, и моя маленькая племянница — эта шалунья — обычно пряталась в буфет или под кровать, чтобы хотя бы на пять минуток оттянуть противный массаж. Наверное, доктора были правы, когда говорили о дефекте спинной мышцы, но никто из тех, кто видел, как играет Анастасия, не поверил бы этому, настолько живой, полной энергии была она. А какой она была проказницей!.. Дамам, которые приходили навестить мою невестку, было невдомек, что где-то в глубине комнаты младшая дочь Императрицы следит за каждым их движением, за каждой особенностью их поведения, которые предстанут перед нами наяву, когда мы останемся одни, без свидетелей. Этот талант Анастасии родители не очень-то поощряли, но представьте себе, до чего нам было смешно, когда мы узнали, что толстая графиня Кутузова, одна из фрейлин Мама, пожаловалась, что у нее был сердечный приступ, когда она увидела в комнате мышь. Конечно, это была выходка Анастасии, но до чего же охоча она была на всякие проделки!»
Анна Вырубова рассказывает: «Анастасия Николаевна всегда шалила, лазила, пряталась, смешила всех своими выходками, и усмотреть за ней бывало нелегко. Вспоминаю обед на яхте «Штандарт» в Кронштадте с массой приглашенных. Тогда Великой Княжне Анастасии Николаевне было пять лет. Она незаметно забралась под стол и, как собачка, там ползала: осторожно ущипнет кого-нибудь за ногу, — важный адмирал в Высочайшем присутствии не смеет выразить неудовольствия. Государь, поняв, в чем дело, вытащил ее за волосы, и ей жестоко досталось».
А Маргарет Игер передает слова одного из придворных: «Ольга грациозна, остроумна и привлекательна; Татьяна очень красива; Мари так добра, что невозможно не любить ее, но маленькая Анастасия обладает таким обаянием, какого я не видел ни у одного другого ребенка».
* * *
Большую часть года девочки проводили в Царском Селе. Императорская семья жила в Александровском дворце, обставленном по вкусу Александры Федоровны. Феликс Юсупов жаловался: «Дворец невелик и был бы не лишен шарма, не изуродуй его молодая императрица неудачной переделкой. Почти всю стенную роспись, мраморную отделку и барельефы заменили панелями из акажу и пошлейшими угловыми диванами. Выписали из Англии мебель от Мэйпла, а старинную убрали».
Детские комнаты располагались на третьем этаже, над спальней родителей. Светлые и хорошо проветриваемые, они были отделаны довольно скромно. Все в Александровском дворце вставали рано — в половине девятого. К девочкам приезжали учителя из города. Перед обедом они гуляли в парке вместе с отцом. Обедали в восемь часов вечера, потом пили чай в кабинете Александры Федоровны, где стояла большая корзина с игрушками, и после чая дети играли на полу, а взрослые беседовали или читали. Государыня обычно выбирала философские или религиозные книги. Николай II предпочитал художественную литературу, очень любил Гоголя и превосходно читал вслух.
Зимой, на Рождество, все ездили в Петербург, весной или осенью — в Крым, а летом — в Финляндию, в местечко Виролахти, расположенное на побережье, на полпути из Хельсинки в Санкт-Петербург. Там, на мысе Хурпу, для императора и его семьи построили дом и разбили парк с теннисным кортом, площадкой для мини-гольфа, каруселями и качелями. Детям очень нравилось здесь отдыхать, а родители замечали, что воздух финских шхер благотворно влияет на здоровье наследника. Но он не мог исцелить его полностью, потому что выяснилось, что мальчик болен гемофилией — наследственной болезнью, при которой нарушается свертываемость крови. Это болезнь была у одного из сыновей королевы Виктории и у нескольких ее внуков. Все они либо умирали в раннем детстве, либо доживали максимум до тридцати лет. Это было тяжелым испытанием для родителей и плохой новостью для всех монархистов, так как возникли сомнения в том, сможет ли наследник когда-нибудь взойти на престол.
Меж тем обстановка в стране накалялась. По стране прокатилась волна забастовок. Если в 1903 году бастовали 300 000 рабочих, то только за январь 1905 года их набралось уже больше 400 000 — больше, чем за все предыдущие десять лет. 4 (17) февраля была взорвана карета, в которой находился генерал-губернатор Москвы, дядя Николая и муж сестры Александры Федоровны, великий князь Сергей Александрович. 6 (19) января 1905 года (в праздник Крещения), во время традиционного празднования водосвятия на льду Невы перед Зимним дворцом, в присутствии императора и членов его семьи, прогремел орудийный выстрел. Согласно официальной версии, в пушке после учений случайно остался заряд картечи. Был смертельно ранен полицейский, по иронии судьбы носивший фамилию Романов. Великая княгиня Ольга Александровна вспоминала, что брат рассказывал ей «по горячим следам»: «Я понял, что кто-то пытается убить меня. Я только перекрестился. Что мне еще оставалось делать?». И добавляла: «Это было характерно для Ники. Он не знал, что такое страх. И в то же время казалось, что он готов погибнуть».
