О, матушка, матушка, как я несчастна, как вы будете страдать вместе со мною! Великий Боже, что за судьба! Я подавлена печалью, я не понимаю себя, не понимаю своей судьбы, одним словом, я очень несчастна…».
А потом матери Александра: «Наш ангел на небесах, а я осталась на земле; о, если бы я, самое несчастное существо из всех оплакивающих его, могла скоро соединиться с ним!». Так и случилось. Елизавета так и не вернулась в Петербург, она скончалась по пути, в городе Белёве, и похоронена 21 июня 1826 года в Петропавловском соборе в Петербурге, рядом со своим супругом.
Внезапная смерть еще не старого императора, никогда прежде не жаловавшегося на здоровье, породила массу домыслов и гипотез как у современников, так и у потомков, став отправной точкой для создания широко известной легенды о превращении русского императора в святого старца Федора Кузьмича.
Живых детей у Александра и Елизаветы не было, и ближайшими наследниками оказались его братья — Константин и Николай.
Что касается Константина, то всем было ясно, что он не может управлять не то что страной, но и самим собой. К счастью, он женился во второй раз на графине Иоанне Грудзинской. Этот брак дал Александру законный повод написать завещание в пользу Николая. Но беда в том, что о своем решении он никому не сообщил (видимо, опасаясь реакции дворянства) и в этой ситуации пришлось разбираться Николаю.
Мы хорошо знаем, что не все дворяне согласились с таким выбором. Точнее, для людей, которых позже, на каторге, стали называть «декабристами», недовольство отстранением Константина стало просто поводом для восстания. Но приход к власти младшего брата в обход старшего не устраивал и многих офицеров, участвовавших в подавлении восстания. События 25 декабря и участие в следствии по делу декабристов стали великолепной школой жизни для Николая.
Мятежные офицеры жаловались на Александра: не повышал в чинах, сослал на Кавказ, был недостаточно последовательным в своих реформах. Но Александр пришел к власти на волне всеобщего восторга. Он мог позволить себе реформы, полагаясь на тот «кредит доверия», который выдали ему подданные. У Николая такого кредита не было. Он знал, что каждый день и каждый час должен доказывать, что занимает престол по праву. И Николай усвоил урок: либерализм пагубен, покупать доброе отношение людей подарками и послаблениями бессмысленно, они всегда будут хотеть больше. Нужно поставить их в строгие рамки, подавить своим величием, чтобы им и в голову не пришло бунтовать.
И он добился своего. На закате его правления Анна Тютчева напишет: «В ту эпоху русский двор имел чрезвычайно блестящую внешность. Он еще сохранял весь свой престиж, и этим престижем он был всецело обязан личности императора Николая. Никто лучше как он не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью, и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд — все, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, все дышало в нем земным божеством, всемогущим повелителем, все отражало его незыблемое убеждение в своем призвании. Никогда этот человек не испытал тени сомнения в своей власти или в законности ее. Он верил в нее со слепой верою фанатика, а ту безусловную пассивную покорность, которой требовал он от своего народа, он первый сам проявлял по отношению к идеалу, который считал себя призванным воплотить в своей личности, идеалу избранника Божьей власти, носителем которой он себя считал на земле.
Его самодержавие милостию Божией было для него догматом и предметом поклонения, и он с глубоким убеждением и верою совмещал в своем лице роль кумира и великого жреца этой религии — сохранить этот догмат во всей чистоте на святой Руси, а вне ее защищать его от посягательств рационализма и либеральных стремлений века — такова была священная миссия, к которой он считал себя призванным самим Богом и ради которой он был готов ежечасно принести себя в жертву.
Как у всякого фанатика, умственный кругозор его был поразительно ограничен его нравственными убеждениями. Он не хотел и даже не мог допустить ничего, что стояло бы вне особого строя понятий, из которых он создал себе культ. Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал ее не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга. Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, можно сказать, что Николай I был Дон-Кихотом самодержавия, Дон-Кихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять все своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века.
Вот почему этот человек, соединявший с душою великодушной и рыцарской характер редкого благородства и честности, сердце горячее и нежное и ум возвышенный и просвещенный, хотя и лишенный широты, вот почему этот человек мог быть для России в течение своего 30-летнего царствования тираном и деспотом, систематически душившим в управляемой им стране всякое проявление инициативы и жизни. Угнетение, которое он оказывал, не было угнетением произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения — угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убежденное в том, что оно может и должно распространяться не только на внешние формы управления страной, но и на частную жизнь народа, на его мысль, его совесть, и что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках владыки. Отсюда в исходе его царствования всеобщее оцепенение умов, глубокая деморализация всех разрядов чиновничества, безвыходная инертность народа в целом.
Вот что сделал этот человек, который был глубоко и религиозно убежден в том, что всю свою жизнь он посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия и всем ради долга и принимал на себя больше труда и забот, чем последний поденщик из его подданных. Он чистосердечно и искренно верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своею волею. В результате он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались официальной законностью и что ни общественное мнение, ни частная инициатива не имели ни права на них указывать, ни возможности с ними бороться».
И частью этого «императорского театра» были дочери императора.
Мария Николаевна
Для любой женщины первая беременность — значимое событие в жизни. Для женщины из императорской семьи оно значимо по-особому: все ждут от нее рождения наследника, и появление на свет дочери означает неизбежное разочарование. Вот как описывает свою первую беременность и роды Александра Федоровна, супруга тогда еще великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I).
