— Проверьте, все правильно? — вполголоса обратился ко мне Ректор.
Преодолевая пелену полнейшего равнодушия и отстраненности, сотканную сильными лекарствами, я осмотрела и могилу, и приготовленную плиту.
— Да. Можно начинать, — выдавила я сиплым шепотом, чувствуя, как стукаются друг о друга в горле мои раздувшиеся гнойные гланды.
По сигналу нового начальника охраны в башню понесся гонец, и вскоре оттуда появилась процессия, несущая на носилках бывшего начальника охраны.
При застывшем от ужаса пансионате его доставили к выкопанной яме.
Ректор вопросительно посмотрел на меня.
— Скидывайте его туда лицом вниз. Скинули.
Начальник охраны упал мягко, словно матрас, а не существо из костей и плоти.
— Теперь сбрасывайте плиту. Вот отсюда.
Чтобы поднять плиту, пришлось поднатужиться восьмерым охранникам.
Каменная плита ухнула в яму.
Я и Ректор подошли поближе к могиле.
Да, сделано все было правильно. Тяжелый камень перебил начальнику охраны голени и шейные позвонки. Теперь, по обмолвкам преданий, если ночью начальник охраны вновь оживет, он или не сможет двигаться, или будет уходить все глубже и глубже в землю. Во всяком случае, остается на это надеяться.
Серый Ректор усиленно тянул шею, чтобы разглядеть что там, в глубине могилы. При этом периодически как-то искоса поглядывал на меня.
Мне было все равно: действие лекарств окончилось и я уже снова плавала в горяче-холодном океане. Охранникам приходилось прилагать немало усилий, чтобы я стояла более или менее вертикально.
— Засыпайте.
— Можно распускать людей? — как-то угодливо спросил Ректор.
Даже сквозь звон в голове мне стало смешно. И появилось искушение скомандовать: "Нет! Пусть стоят до вечера!" И ведь стояли бы, что самое противное.
— Да, — милостиво соизволила я на остатках сознания. Как меня доставили обратно в лазарет, я уже не помню. Там мне пришлось проваляться еще месяц.
Глава двадцать пятая
В ЛАЗАРЕТЕ
В лазарете я валялась не без удовольствия: там было так же холодно и неуютно, как и во всей Пряжке, но зато никаких лекций, никаких таблиц.
Соседи мои понемногу пришли в себя, мозги у охраны были традиционно крепкие, оно и верно — зачем им мозги?
Они галдели за тонкой стенкой и постепенно я узнала многие детали их существования. Эти были не из нового пополнения, а из второй казармы, расположенной в юго-восточном углу Пряжки.
В первой казарме, которая примыкает к саду и в которую я так успешно натоптала дорожку, традиционно размещают новичков. К тому времени, когда приходит новое пополнение, часть охранников уже успевает решить личные дела, подать заявление Ректору и получить все прилагающиеся к новобрачной блага.
Неудачников выселяют во вторую казарму, которая значительно дальше от дортуаров воспитанниц, но многим и это не мешает, они все равно добиваются своего.
Официально же все чисто и непорочно. Сплошное домоводство.
— Он копал под пансионатских, — отчетливо раздалось из-за стены в один хмурый день. — Говорю тебе, Удава просто так мочить никто бы не стал. Он кого-то из них доил, но тот сбрыкнул.
— Заливаешь! Эти себя-то еле-еле носят. Ученые! Им вилку поднять трудно, если на ней котлета целая, а не кусок.
— Слушай, что говорю, Удав настрочил донесение в Службу Надзора за Порядком, я дежурил, углядел. И штырем при этом махал, который ему и всадили меж ребер. А потом этой бумажки я что-то не видал. И новый о ней не заикался.
— И ты помалкивай, целее будешь. Нам главное что? Досидеть тут до смены и в теплые места поскорей! — посоветовал самый мудрый из сумасшедшей шестерки. — А Удав сам дурак. Жадный он был всегда. Вот и погорел.
Разговор как-то скомкался, и охранники утихли.
Вообще-то к этому времени мне было глубоко плевать, кто убил начальника охраны и почему. Все уже быльем поросло.
Да даже если узнаю я, кто убийца, что, изобличать кинусь? Нет.
Любознательность в Пряжке и так не приветствуется, давно всех отучили лезть туда, куда не положено. Даже охрана, и та понимает.
Но поскольку заняться было все равно нечем, я начала потихоньку примерять роль персоны, шантажируемой начальником охраны, на каждого из наших Магистров.
Что это не надзидамы, вроде бы ясно. С них стрясти нечего, да к тому же каждая — ходячий Устав. А за сведения об их романах и медяка не получишь, тем более в Службе Надзора за Порядком.
Из Магистров подходили многие. Почти все. Набрали их в пансионат с бора по сосенке, что там у каждого за душой… Просто так человек в Пряжке не задержится, в Чреве Мира есть множество куда более уютных мест.
Разложить их по полочкам я не успела — помешал Янтарный.
Он влетел в палату, сжимая в руке краснобокое яблоко.
— Привет, злючка!
— Сам привет!
— Ага, значит, выздоравливаешь, раз огрызаешься. Янтарный сел на край моей кровати, уронил на одеяло яблоко.
— Держи.
— С чего такая щедрость?
— Это не щедрость, это плата. Я тут заходил, пока ты без сознания была. Чуток погорячился. Так что ты не девушка, извини. Но в постели ласковая.
Здоровый смех, говорят, лучшее лекарство от болезней… Янтарный обиженно смотрел, как я смеюсь.
— Экое кукареку! Мальчик, научитесь врать поизящнее, — посоветовала я ему. — И не выдавайте желаемое за действительное.
— Зачем мне врать? — надулся Янтарный.
— Понятия не имею зачем. Тем более что делать этого, как выяснилось, ты и не умеешь.
Разобиженный Янтарный молча удалился. Его каменная спина никак не отреагировала на мое хихиканье вдогонку.
Спасибо ему, я еще долго веселилась после его ухода.
Самоуверенность Янтарного сгубила. Если бы он просто ограничился заявлением, что был со мной, пока я валялась без сознания, я бы, может, и поверила, потому что кто его знает, что тут было, пока меня не было.
Но если бы такое и правда произошло, Янтарного ждал небольшой, но, надеюсь, неприятный сюрприз: и без его усилий я давно далеко не девочка.
Мелочь, а душу греет!
И он думает, что я оставила этот вопрос на произвол судьбы?!
Когда стало ясно, к чему нас собираются готовить Сильные, скорее даже из чувства вредности и противоречия я постаралась расстаться с девственностью, чтобы уж хоть над этим не был властен какой-нибудь охранник, или легионер, или Медбрат знает кто!
Что вспоминается об этой процедуре? Больно и неприятно. Мальчишка-сосед из Ракушки боялся еще больше меня, как два заговорщика мы испуганно смотрели друг другу в глаза и сообщали о своих ощущениях.
