Дети сами не знают, что им нужно, – это же очевидно. И Бритт-Мари внесла в список, что они должны пробежать «дурочку» еще несколько раз. И они пробежали. А потом собрались вокруг Бритт-Мари с таким видом, словно чего-то ждут от нее, так что Бритт-Мари спросила Сами, который сидел на капоте своей черной машины, что бы это могло значить.
– А, ну они побегали, а теперь хотят играть. Толкните какой-нибудь спич, бросьте им мяч – и все.
– Толкнуть что? – не поняла Бритт-Мари.
– Скажите им что-нибудь духоподъемное, – пояснил Сами.
После недолгого размышления Бритт-Мари повернулась к детям и произнесла со всем энтузиазмом, на какой только способна:
– Постарайтесь не вымазаться в грязи!
Сами рассмеялся. Дети, кажется, ее не поняли. Потом они стали играть, как выразился кто-то из них, «в двое ворот». Бритт-Мари пришлось спросить у Сами, сколько ворот обычно бывает в футболе. «Двое», – ответил он. Бритт-Мари так и не добилась внятного ответа на вопрос, почему тогда нельзя называть это просто футболом.
Жабрик, стоявший в одних воротах, пропустил мячей больше, чем все остальные. Семь или восемь подряд. Всякий раз лицо у него становилось лиловым, и он вопил: «Ну давайте! ДАВАЙТЕ СДЕЛАЕМ НЕВОЗМОЖНОЕ!» А Сами всякий раз над ним смеялся. Бритт-Мари это нервировало, и наконец она спросила:
– Зачем он так делает?
– У него отец болеет за «Ливерпуль», – ответил Сами, словно это объяснение.
Потом достал из багажника две штанги ворот и вручил одну Бритт-Мари:
– Если у тебя отец болеет за «Ливерпуль», то привыкаешь думать, что невозможное возможно. Ну, как в финале Лиги чемпионов!
Бритт-Мари отпила глоточек из штанги. Прямо из банки. Это было поистине за гранью добра и зла. Так что она решилась высказать все, что думает:
– Я ни в коем случае не хочу вас обидеть, Сами, у вас такой порядок в ящике для столовых приборов. Но мне кажется, что, по большому счету, выражаетесь вы совершенно непонятно!
Сами рассмеялся. Отпил из штанги.
– Вы тоже, Бритт-Мари. Вы тоже.
Потом Сами рассказал ей про футбольный матч, лет десять назад, когда Вега и Омар еще только-только вышли из памперсов, но уже сидели с ним и Психом в пиццерии, а «Ливерпуль» встречался с «Миланом» в финале Лиги чемпионов. Бритт-Мари спросила, что это за соревнование, и Сами объяснил, что это кубок, и тогда Бритт-Мари уточнила, что такое кубок, а Сами ответил, что это вроде соревнования, на что Бритт-Мари заметила, что можно было бы так сразу и сказать, а не выпендриваться.
Сами глубоко вдохнул – не вздохнул, это был ни в коем случае не вздох! – и рассказал, как «Милан» половину игры вел со счетом 3:0, и ни одна команда ни в одном финале ни одного соревнования, сколько Сами их помнит за все время, что смотрит футбол, никогда не выступала так четко и сыгранно, как тогдашний «Ливерпуль». И все-таки в раздевалке один из футболистов орал на других как бешеный, с лиловым лицом и алым сердцем, потому что ему невыносимо было в мире, где возможно не все. Во втором тайме игры он забил головой, и стало один-три, он замахал руками, как бешеный, и бросился бежать через поле. Когда его команда забила второй гол, он скакал до небес. Потому что и он, и остальные поняли, что теперь они лавина и ничто их не остановит, они сделают невозможное. Их не удержат ни каменные стены, ни крепостные рвы, ни тысяча диких лошадей.
– Они сравняли счет до 3:3, дальше было дополнительное время, а потом они победили в серии пенальти. Так что не говорите человеку, чей отец болеет за «Ливерпуль», что нельзя сделать невозможное.
Сами посмотрел на Вегу, Омара и улыбнулся:
– Или старший брат. Это может быть и старший брат.
Бритт-Мари отпила из штанги:
– Вы так поэтично рассказываете!
Сами усмехнулся:
– Для меня футбол и есть поэзия. Я родился летом девяносто четвертого. В разгар чемпионата мира.
Бритт-Мари понятия не имела, что это такое, но уточнять не стала, потому что в футбольных байках нужна мера, даже если их рассказывают поэтично.
– А папа Жабрика приходит посмотреть, как он играет? – поинтересовалась она.
– Вон он. – Сами указал на пиццерию.
Карл пил кофе, стоя в дверном проеме. В красной кепке. И практически счастливый.
Это был знаменательный день для Бритт-Мари. Знаменательная игра.
Тренировка закончилась; Свен ждал Бритт-Мари в пиццерии. Он предложил подвезти ее домой, но Бритт-Мари настояла, что без этого можно обойтись. Поэтому Свен спросил, нельзя ли в таком случае отвезти ей домой балконную мебель; на это она согласилась. Свен вынес стол и стулья, погрузил их в машину и уже сел было за руль, когда Бритт-Мари, закрыв глаза и собрав все силы, произнесла:
– Я ужинаю в шесть часов.
– Прошу прощения? – Голова Свена появилась по другую сторону полицейской машины.
Бритт-Мари вдавила каблуки в грязь.
– Белая скатерть мне не важна. Но для меня важны столовые приборы, и я хотела бы, чтобы мы поужинали в шесть часов.
– Завтра? – просиял Свен.
Бритт-Мари сосредоточенно кивнула. Достала список.
Как только полицейская машина скрылась из виду, Вега, Омар и Сами окликнули Бритт-Мари с другой стороны парковки. Сами ухмылялся. Вега ударила по мячу, тот покатился по гравию и слякоти и остановился в метре от Бритт-Мари. Она убрала список в сумочку и намертво вцепилась в нее, даже костяшки побелели. Так вцепляются, когда настает тот миг, которого ты ждал всю жизнь.
Бритт-Мари мелкими шажками подобралась к мячу и ударила по нему со всей силой.
Потому что удержаться была уже не в состоянии.
21
Следующий день оказался одним из самых скверных в жизни Бритт-Мари. На лбу у нее вскочила шишка, и она сломала два пальца. Во всяком случае, так ей сказала мама Бена, а мама Бена – медсестра, так что по идее в таких вещах разбирается. Они сидели на узкой кушетке в городской больнице, за зеленой занавеской. Бритт-Мари с пластырем на лбу и повязкой на руке отчаянно крепилась, чтобы не заплакать. Мама Бена положила руку ей на запястье и не спрашивала, как так получилось. За что Бритт-Мари была ей невероятно благодарна, потому что меньше всего на свете ей хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, как так получилось.
А получилось это вот как.
Начать с того, что Бритт-Мари проспала всю ночь – в первый раз с тех пор, как приехала в Борг. Она спала сном младенца и проснулась полная энтузиазма. Снова. Вообще-то ей следовало бы насторожиться, потому что, будем откровенны, когда просыпаешься полной энтузиазма, ничего хорошего не выходит – это Бритт-Мари усвоила. Но теперь уже поздно. Теперь она сидит с шишкой на лбу и сломанными пальцами, как какой-нибудь уголовник, который получил увечья в разгар какой-нибудь уголовщины. Люди, разумеется, так и подумают – известно ведь, что думают люди. И неважно, что случилось на самом деле.
