– Если тебя это не затруднит, то есть… в общем. Я хотел бы тебе кое-что показать.
– Ах-ха? – переспросила Бритт-Мари.
Но возражать не возразила. Свен едва заметно улыбнулся. Бритт-Мари тоже улыбнулась, хотя ее улыбки вообще не было заметно.
Свен повел машину через весь Борг. Свернул на грунтовую дорогу. Они ехали целую вечность, а когда наконец остановились, то не верилось, что совсем недавно они находились среди городских домов. Машину окружали деревья, а тишина была такая, какая бывает только там, где нет людей.
– Это, ну… а, ладно. Глупо, конечно, но это мое самое любимое место на земле… – пробормотал Свен.
Он покраснел. Казалось, ему хочется развернуться и побыстрее уехать отсюда и никогда больше не вспоминать об этой минуте. Но Бритт-Мари открыла дверь и вышла.
…Они стояли на скале над озером, окруженные лесом. Бритт-Мари глянула за край скалы, и у нее засосало под ложечкой. Небо было ясное, все в звездах. Свен тоже открыл дверь, кашлянул за спиной у Бритт-Мари и прошептал:
– Я… Глупо как-то, но я хотел, чтобы ты увидела: Борг тоже может быть красивым.
Бритт-Мари закрыла глаза. Ощутила, как ветер ерошит ей волосы.
– Спасибо, – шепнула она в ответ.
На обратном пути оба молчали. У дома Банк Свен вышел из машины, обежал ее и распахнул дверь перед Бритт-Мари. Потом открыл заднюю дверь, поискал что-то на сиденье и вернулся с захватанной пластиковой папкой.
– Это… а, ладно. Это просто… ну вот, – выговорил он.
В папке был карандашный рисунок. Молодежный центр и пиццерия, а между ними дети играют в футбол. А посреди рисунка – Бритт-Мари. Бритт-Мари как-то слишком вцепилась в него, Свен как-то слишком торопливо снял фуражку.
– Это, ну, довольно глупо, ну да, ну да, но я подумал – в городе есть ресторан…
Не получив немедленного ответа, Свен торопливо прибавил:
– Я хочу сказать – настоящий ресторан! Не как здешняя пиццерия, – настоящий. С белыми скатертями. И столовыми приборами.
Бритт-Мари не вдруг сообразила, что он пытался выдать неловкость за шутку, а не наоборот. Но так как она не выказала этого понимания сразу, Свен развел руками, извиняясь:
– Не то чтобы со здешней пиццерией что-то не так, нет-нет, но…
Теперь он держал фуражку обеими руками и был похож на гораздо более молодого мужчину, который хочет задать некий особенный вопрос гораздо более молодой женщине. Очень многое в Бритт-Мари искренне хотело знать, что же это за вопрос. Но тут благоразумие, разумеется, втолкнуло ее в прихожую и закрыло дверь.
Всему есть границы, даже за гранью добра и зла.
20
«Другая женщина» – так это называется, но Бритт-Мари все равно не смогла именовать другую женщину Кента «другой». Может быть, потому, что «другой» считала себя. Конечно, домой Кент вернулся уже разведенный (Бритт-Мари тогда, целую жизнь назад, похоронила мать), но его детям так не казалось. Детям никогда так не кажется. Для Давида и Перниллы Бритт-Мари так и осталась другой женщиной, сколько бы она ни прочитала им сказок и сколько ни приготовила обедов. А в каком-то смысле она осталась другой и для Кента. Наверное, в этом все дело: сколько бы рубашек ни выстирала Бритт-Мари, она все равно не чувствовала себя по-настоящему первой женщиной.
Она сидела на балконе и смотрела, как в Борг вползает утро. Обычное январское утро – темнота отступила, но солнце, казалось, так и не встанет. В руках Бритт-Мари все еще держала рисунок Свена. Рисовальщик он тот еще, и будь Бритт-Мари настроена осуждать, она могла бы высказаться по поводу размазанных линий и кривых силуэтов: неужели он так ее видит? Но он, по крайней мере, ее видит, а этому трудно противиться.
Бритт-Мари взяла телефон и набрала номер службы занятости. Ответил радостный голос девушки, и Бритт-Мари догадалась, что это автоответчик. Сначала она думала положить трубку, потому что оставлять сообщения на автоответчике уместно, только если ты попал в больницу или сбываешь наркотики. Но по какой-то причине Бритт-Мари этого не сделала; после сигнала она выдержала паузу, а потом объявила:
– Это Бритт-Мари. Вчера один мальчик из нашей футбольной команды попал туда, куда целился. Мне показалось, что вам, возможно, было бы интересно об этом узнать.
И нажала «отбой». Глупо. Разумеется, девушку из службы занятости это не интересует. Будь здесь Кент, он бы только посмеялся над Бритт-Мари.
Когда Бритт-Мари спустилась, Банк сидела на кухне и ела суп. Собака ждала, сидя у стола. Бритт-Мари остановилась в прихожей, глядя на суповую тарелку. Она не понимала, откуда взялся этот суп – кастрюли она не видела, а микроволновки на кухне нет. Банк шумно хлебала.
– Хотите сказать что-нибудь или никогда раньше не видели, как слепые едят суп? – спросила она, не поднимая головы, словно узнала дыхание Бритт-Мари.
– У меня создалось впечатление, что речь шла об ослабленном зрении, – заметила Бритт-Мари.
В ответ Банк шумно втянула в себя суп.
Бритт-Мари прижала ладони к юбке.
– Я вижу, вы увлекаетесь футболом. – Она кивнула на фотографии на стенах, и ей тут же стало стыдно за этот кивок: она стоит далеко, и на таком расстоянии Банк все же скорее слепа, чем плохо видит.
– Нет.
Бритт-Мари сцепила руки на животе и перевела взгляд на ряды фотографий на стенах: на каждой – Банк, ее отец, и не меньше одного футбольного мяча.
– Я стала якобы тренером в якобы команде, – уведомила ее Бритт-Мари.
– Я слышала, – ответила Банк.
Она снова принялась хлебать суп, не поднимая головы. А Бритт-Мари стала смахивать невидимую пыль. Со всего понемножку.
– Ах-ха. Я во всяком случае обратила внимание на все эти фотографии и с учетом вашего выдающегося опыта хотела бы попросить у вас совета.
Банк с хлюпаньем втянула в себя последнюю ложку супа. Положила ложку в тарелку. Отнесла в посудомойку.
Бритт-Мари пришлось призвать на помощь всю существующую в природе выдержку, чтобы не поинтересоваться, почему Банк ела суп холодным.
– Совета? Насчет чего? – буркнула Банк.
– Насчет футбола.
Бритт-Мари не видела, закатила ли Банк глаза, но вполне это допускала. Ведя палкой по стенам, Банк шла за собакой в гостиную.
– Где фотографии, о которых вы говорите? – спросила она.
– Повыше, – заботливо подсказала Бритт-Мари.
Палка Банк со стуком коснулась стекла фотографии, на которой более юная версия Банк стояла в такой грязной футболке, что даже сода вряд ли смогла бы исправить положение. Банк наклонилась к рамке так, что почти коснулась стекла носом, после чего принялась обходить комнату по кругу, систематически постукивая палкой по всем фотографиям, словно запоминала их расположение.
