Елизавета не удержалась от слез, давая Шубину «апшит» — увольнение от двора. Генерал-поручик был волен ехать в свое только что полученное село Роботки Макарьевского уезда Нижегородской губернии — две тысячи душ крестьян, пашни, крутой берег Волги. Перед отъездом оставалась одна забота — прощальный визит во дворец к «племянникам госпожи Шмитши». У Шубина дрожал голос, выпала из руки шляпа — «племянники» торопились на представление французской комедии. Другой встречи не состоялось. Брат и сестра вскоре исчезли из придворных хроник.
Подхваченные депешами дипломатов, придворные слухи утверждали, что несколькими годами раньше на попечении «госпожи Шмитши» находился еще один племянник. Его в бытность Елизаветы Петровны цесаревной удалось «с великим поспешением» пристроить на службу. Судьбой «племянника Шмитши» занялся Александр Борисович Бутурлин. Правда, не сам. В этой любезности ему не отказал И.Ю. Трубецкой. Богдана (иначе — Ивана) Васильевича Умского, значившегося по документам сыном шляхтича польской нации, зачислили в феврале 1738 года копиистом в Сенат. От десятилетнего недоросля действительной службы никто требовать не стал — опека И.Ю. Трубецкого давала вполне ощутимые результаты. Зато в двадцать лет Умской становится поручиком Ингерманландского пехотного полка, а всего несколькими годами позже — капитаном Эстляндского полка. Не отличавшийся служебным рвением, он имел средства для широкого образа жизни, а с основанием Московского воспитательного дома получил удобную и почетную гражданскую должность опекуна.
Обычная, в конечном счете, жизнь обычного средней руки дворянина, если бы не напряженное внимание двора. Умского не продвигали по служебной лестнице, зато поощряли монаршей лаской, деньгами и… не спускали глаз. Тем лучше, что он не причинял никаких дополнительных беспокойств. Одно слово — родной и старший сын Елизаветы Петровны. Так, во всяком случае, настойчиво утверждала народная молва.
А толков о сыновьях было множество. Упорно избегали небезопасной темы только современники. Зато даже сам Д.Н. Блудов признавал, что в одном из монастырей Переславля-Залесского провел всю свою жизнь побочный сын императрицы, горько сетовавший на свою участь. Всякие выезды за пределы монастыря ему были запрещены, посетителей видеть не приходилось. За всю свою долгую жизнь — он умер после 1800 года — забытый узник не слышал, чтобы кто-нибудь им поинтересовался. Клобуки. Рясы. Мутный дурман ладана. Безысходная смена молитв, постов, покаяний и снова молитв. Без попыток изменить собственную судьбу, вырваться из заключения, хоть на шаг приблизиться к престолу. За таким потомком царствующего дома отказывались следить даже вездесущие дипломаты. Ни для кого и никакого интереса он представлять не мог.
И еще был любитель естественных наук. Тоже без имени. Известный тем, что изучал горное дело и получил возможность заниматься в лаборатории профессора-химика Ломана. Ядовитые испарения от взорвавшейся реторты привели к гибели учителя и ученика. То, что Ломан действительно погиб во время опыта, общеизвестно. Кто из сотрудников разделил его участь, ни современных газетчиков, ни позднейших историков не интересовало.
В том же списке современники уверенно называли Закревского, действительного тайного советника, президента Медицинской коллегии, видного чиновника времен Екатерины.
Еще во времена фавора у Елизаветы цесаревны «другу нелицемерному» — Разумовскому удалось скопить немного денег для пухнувших от голода малороссийских родных. Мать открыла корчму и сумела пристроить дочерей. Приданого хватило, чтобы выдать Агафью за ткача Власа Климовича, Веру — за регистрового казака Ефима Дарагана, Анну — за закройщика Осипа Лукьяновича Закревского. Понадобилось всего несколько месяцев правления Елизаветы-императрицы, чтобы все они оказались заключенными в круг высшей придворной знати. На свадьбу наследника престола, будущего Петра III, родственникам Разумовского было предписано прибыть всем.
Но особенно Елизавета хлопочет об Анне Закревской, пытавшейся избежать поездки в столицу из-за близких родов. Императрица отдает распоряжение, чтобы Анна отправилась в путь ровно через неделю после родов, чтобы ехала «без промедления денно и нощно», для чего ее будут ждать на каждой станции по десяти подставных лошадей, а в пути на всякий случай — «от чего боже избави» — станет сопровождать лекарь Киевского гарнизона. Анна Закревская родила девочку, но и считавшийся по документам ее сыном будущий президент Медицинской коллегии Андрей Иосифович имел тот же год рождения. Ошибка? Или — родственная помощь оказавшейся в затруднительном положении императрице? Не нужно ли было по возможности скорее передать под опеку Закревского другого новорожденного младенца? Задачи, сложные для цесаревны, приобретали особую сложность для царицы, и пренебрегать ими не приходилось.
Прожил А.И. Закревский сравнительно недолгую жизнь — малоприметный, исполнительный, чуждый честолюбия чиновник, допускавшийся только в самые задние ряды придворных кругов. И все же. Не случайно Г.А. Потемкин, так безошибочно умевший угадывать каждое затаенное желание или колебание Екатерины, спешит женить своего любимого племянника именно на дочери Закревского. Возможных врагов следовало «замирять», тем более что Павел Сергеевич Потемкин только выигрывал от подобной партии.
Начальствующий в Казани во времена Пугачева, он с началом «потемкинского случая» оказывается руководителем секретной экспедиции в Москве, позднее — генерал-губернатором Саратовской губернии и Кавказа. Все усиленно подчеркивают его заслуги в гражданской службе — разве шутка убедить перейти в русское подданство царя кахетинского и карталинского! — и тем более в военной: штурм Очакова, участие в кампаниях самого Суворова. К тому же П.С. Потемкин пользовался вполне заслуженной известностью как удачный переводчик Руссо и «Магомета» Вольтера. Он автор отмеченных печатью литературного дарования эпистол и особенно драм. Тем загадочнее и таинственнее выглядел его конец.
П.С. Потемкин умер 20 марта 1796 года после разговора с навестившим его поутру «кнутобойцей» Шешковским. Современники, теряясь в домыслах, усматривали здесь и интригу последних фаворитов Екатерины — братьев Зубовых, и тянувшиеся еще с Кавказа нити неких неразобранных дел. Но возникал и вопрос об А.И. Закревском. Жена П.С. Потемкина унаследовала бумаги отца, которые граф старательно хранил. Именно этих бумаг после похорон П.С. Потемкина не удалось найти.
И еще оставалась «племянница Шмитши»…
После обеда были у нас племянники графские (А.Г. Разумовского. — Н. М.). Ездили до Ивана Журавки, где и ужинали с ним и с камер-юнгферами, свойственницами графа Разумовского, да с племянницею мадам Иоганны…
Из дневника Ханенко
Я помню ее, я видел ее в Зимнем дворце на выходах; ее прочили тогда за Голштинского принца, двоюродного брата тогдашнего наследника, а после перемены правительства в 1762 году заговорили, что она уехала в Пруссию.
Пастор Лиадей
Сухощавая. Невысокая. С удлиненным лицом и тонким прямым носом. Молчаливая. Ловко, но неохотно танцевавшая. Бегло изъяснявшаяся по немецком и французском языках, но чаще задумчиво слушавшая.
