Бедный секретарь колыхался в седле, проявляя нечеловеческие чудеса ловкости при письме и с грустью думал, разберет ли он потом свои же каракули, когда на привале придется переписывать все заново.
Благодетель же совмещал несколько дел не хуже Цезаря. Он диктовал письмо и наблюдал за развлечениями своей свиты.
Развлечение было королевским: госпожу Нарджис учили ездить верхом.
Всадники разделились на две неравные группы.
Жанна и виконт ехали отдельно, о чем-то беседуя. От этой пары веяло скукой и спокойствием, и никаких сюрпризов их совместная прогулка не обещала.
Зато полное отсутствие спокойствия и сюрпризы на каждом шагу демонстрировала вторая группа.
Ее центром была госпожа Нарджис, которая с круглыми, не то от страха, не от восторга глазами сидела на лошади, отчаянно вцепившись в переднюю луку седла.
Остальные кавалеры теснились вокруг неопытной всадницы, наперебой давая советы и бдительно охраняя безопасность так и норовившей соскользнуть с седла госпожи Нарджис. Один из них держал повод.
При малейшем отклонении своего меланхоличного скакуна от поросячьего шага госпожа Нарджис взвизгивала так, что Жанна резко вздрагивала и натягивала повод.
Кавалеры приходили в полную боевую готовность и напрягались, готовые в любой момент поймать драгоценную всадницу, если она, не дай бог, слетит.
Госпожа Нарджис благодарила их ослепительной улыбкой и через минуту взвизгивала опять, не давая окружающим расслабиться.
Но кроме Жанны никто раздражения не испытывал.
Кавалеры плавились от удовольствия, знакомя звезду гарема с правилами верховой езды.
– Прекрасно, прекрасно! – только и слышалось со всех сторон. – Вы божественно сидите в седле, госпожа Нарджис!!! Просто великолепно!
«Ослепли Вы там все, что ли? – злилась про себя Жанна, слушая за спиной комплименты Жаккетте. – Она же в седле сидит, как корова!»
Но то что видела Жанна, никто не замечал.
– Еще немного и Вы, дорогая госпожа Нарджис, станете отменной наездницей! У Вас прирожденное чувство всадницы, немного практики – и Вы затмите всех!
* * *
Наконец испытание для нервов Жанны завершилось и загадочную звезду гарема торжественно водворили в экипаж.
– Ну что Вы скажете, дорогая госпожа Нарджис, – спросил Жаккетту шевалье Анри, тот самой что держал ее повод. – Можно ли сравнить благородную верховую езду с дикой тряской на горбатом чудовище, именуемом верблюд?
Жаккетта выглянула в окошко, надменно осмотрела всю компанию и холодно сказала:
– У нас, на Востоке, во время езды на верблюде Аллах посылает в голову всаднику дивные стихи, настолько ровен и ритмичен шаг благородного животного. А на этой трясучей, скользкой лошади я и «Отче наш» то забыла, а про стихи уж вообще молчу!
«Ну и нахалка! – окончательно разозлилась Жанна. – У нас, на Востоке! Вот и делай после этого людям добро! А виконт тоже хорош! Не кавалер, а тюфяк какой-то! Что с ним еду, что без него бы ехала – разницы никакой! Все кругом – гады ползучие!»
* * *
Во время этой необычной прогулки благодетеля увлекла новая идея.
– Дорогая госпожа графиня, – обратился он к Жанне. – Вы не будете возражать, если я предложу Вам и госпоже Нарджис попозировать несколько сеансов искусному флорентийскому художнику? Я настолько восхищен Вашей красотой, что хочу приложить все усилия, чтобы запечатлеть ее на полотне кистью мастера.
Жанна немного растерялась. Предложение было заманчивым, но неожиданным.
– Это задержит нас в пути… – сказала она. – А ведь Вас ждут при дворе…
– Подождут! – отмахнулся благодетель. – Соглашайтесь, прелестная Жанна! Это не займет много времени, мастер сделает лишь наброски, мы совсем не будем ждать окончания картины, мне ее привезут позже. Соглашайтесь, я Вас умоляю!
– Вам невозможно отказать! – улыбнулась Жанна. – Мы согласны.
Когда она вернулась в свой экипаж, Жаккетта встретила ее интересным сообщением.
– Госпожа Жанна, – заявила она. – Пока Вы беседовали с маркизом, сначала пришел господин Жан, потом господин Анри, потом господин Шарль. И все они предлагали мне руку и сердце.
– Все понятно! – хмыкнула Жанна. – Ты так визжала в их компании, что со стороны казалось, будто бы тебя насилуют. Ну и после этого, как порядочные люди, они решили сделать из тебя честную женщину.
* * *
Жанна была совсем не против того, чтобы ее нарисовали.
Вот только интересно, какому художнику собрался заказывать картину благодетель?
Из флорентийских художников Жанне был известен только Боттичелли. Марин восторженно отзывался о нем и его работах, и называл Сандро Боттичелли своим другом…
Ну уж если он друг Марину Фальеру, то ей, Жанне, он тогда злейший враг!!!
Вот бы посмотреть на его «Мадонну с гранатом», на которую она, Жанна, говорят, похожа… Ну хоть бы одним глазком!
Обидно, что и Жаккетту тоже нарисуют.
Вот уж незачем!
Только время и краски зря переводить. Далась им эта госпожа Нарджис…
Как вспомнишь, что сама ее придумала, так тошно становится: права была госпожа Беатриса, ничегошеньки мужчины в настоящей красоте не понимают! Им хоть корову в юбку наряди – все одно с восторгом примут. Какая досада…
* * *
Благодетель рассеял опасения Жанны.
– Нет, госпожа графиня, я хочу заказать картину не мессиру Александро Филипепи, по прозвище Боттичелли, а мэтру Доменико ди Томмазо, более известному как Гирландайо. Спору нет, Боттичелли хорошой художник, но работы мастера Гирландайо нравятся мне куда больше.
– Почему? – тут же спросила Жанна.
Благодетель задумался.
– Мэтр Доменико пишет куда более величаво, – наконец сказал он. – В его полотнах если уж женщина стоит, то она стоит. И все так солидно и величественно. А у Сандро нет в фигурах устойчивости. Кажется – сейчас сорвется с места и взлетит. Люди не должны летать, они не ангелы! Как Вы думаете, госпожа Жанна?
– Я не видела ни работ мастера Боттичелли, ни работ мастера Гирландайо, – осторожно сказала Жанна. – Поэтому не могу судить.
– Да и характер у маэстро Ботичелли под стать его картинам… – продолжал размышлять вслух благодетель. – Он такого же неустойчивого нрава. Боттичелли чересчур склонен к шуткам и подковыркам, разве это подобает солидному человеку, флорентийскому гражданину?
Благодетель достал платок и промокнул лоб.
– Госпожа Жанна, я пережил много государей, многие люди, рядом с которыми я начинал свой жизненный путь, казнены по монаршей воле, либо умерли в опале. Часто это было за дело, а еще чаще по навету. И я вам скажу – шутки и зубоскальства до добра не доведут. А вот если ведешь себя осторожно, слова говоришь осмотрительно и часто исповедуешься, не позволяя грехам отяготить твою душу больше, чем подобает доброму христианину, – вот тогда ты проживешь жизнь спокойную и мирную, насколько это возможно в наше полное войн время.
