– И к кавалерам тоже! – утвердительно кивнула Жаккетта.
Генуэзец очень удивился.
– Уж не хочешь ли ты сказать… – начал он.
– Не хочу! – отрезала Жаккетта.
– То есть у нее были мужчины, ну как бы сказать…
– Да по пять любовников зараз! – решила не мелочится Жаккетта.
– Быть не может! – воскликнул ошарашенный генуэзец.
– Вы, господин, ей Богу, какой-то странный! – презрительно смерила его взглядом Жаккетта. – Да у нас, при дворе, ежели знатная дама меньше имеет, то со стыда сгорит. И мужу позор какой – жена, значит, уродливая или больная. А госпожа Жанна, слава Господу, дама не хуже прочих. Только ее супруг, покойный герцог, из замка шасть на охоту – так кавалеры не успевают в окошки залазить… Госпожа Жанна даже пеняла герцогу, что, мол, охотиться он быстро. Тогда он в дальние леса ездить стал.
Вывалив на растерявшегося генуэзца эти сведения, Жаккетта, довольная собой, вернулась в каюту.
День был неправдоподобно длинным, но все-таки близилась ночь.
* * *
Жаккетта думала, что хоть за время путешествие на галере выспится на всю жизнь. Делать нечего, а ход тяжелого, широкого судна прямо располагает к приятному, крепкому сну.
Но ранним утром следующего дня Жанна разбудила ее, как только рассвело.
Жаккетте не хотелось просыпаться.
Но Жанна была неумолима:
– Вставай! Быстро вставай!
И голос у нее был прямо как в день турнира в замке Монпезá¢.
Жаккетта встала, натянула платье.
– Одень меня и причеши! – потребовала Жанна. – И как можно лучше!
А как можно лучше надеть одно-единственное скромное синее платье?
Жаккетта просто зашнуровала его корсаж потуже и постаралась, чтобы белая рубашка в разрезах рукавов выглядывала красивыми буфами и складками.
Уложению волос во что-то сложное ни обстановка, ни подручные материалы не способствовали.
Призвав на помощь все свое умение и фантазию, Жаккетта соорудила из скрученных в жгуты локонов подобие короны на макушке.
Как оказалось, именно это и хотела госпожа.
Она осмотрела себя в крохотное зеркальце:
– Хорошо. Возьми это!
Жаккетта растерянно взяла ее дорожный мешок.
– Пошли!
Жанна вышла из каюты, сонная Жаккетта за ней.
* * *
На корме под навесом было пустынно.
Солнце только-только выкатывалось на небо со стороны Малой Азии. Ветер был попутный и судно шло под парусами, к великой радости гребцов.
Жанна, словно королева в изгнании, величественно шла по палубе.
Косые лучи низкого солнца, проникая под навес, придавали дополнительный золотой блеск ее волосам и тонули в темной синеве складок платья.
«Уж не топиться ли госпожа собралась?» – встревожилась Жаккетта. – «Больно торжественно идет!»
Но, секунду спустя, отвергла это предположение.
Стоило ли тратиться на проезд, чтобы прыгнуть в море с борта галеры, если это прекрасно и бесплатно можно было сделать с любой скалы Кипра?
Жанна остановилась у самого края кормовой площадки.
Задняя часть кормы галеры была сделана не без изящества, украшена резьбой и покрыта лаком. Это была своего рода визитная карточка, дополнение к флагам.
За ограждением кормы плескалось море.
Жанна остановилась у ограждения, поджидая Жаккетту. Лицо ее было спокойно, лишь плотно сжатые губы говорили, что внутри она напряжена.
Жаккетте опять на память пришел турнир. Госпожа вела себя так, словно стояла на трибуне над бушующим морем зрителей.
Но в этот час даже рулевой не смотрел на них. Спектакль разыгрывался непонятно перед кем.
Жанна растянула завязки мешка и вынула оттуда сложенное золотистое платье. На секунду лицо ее исказилось.
Не успела Жаккетта и ахнуть, как Жанна резко выбросила за борт свое роскошное, великолепное платье, о котором мечтала бы любая капризная и избалованная обилием нарядов принцесса.
Сначала платье не тонуло. Ветер раздул юбку и погнал его по волнам вслед за кораблем.
Но парча и шелк намокли, отяжелели и постепенно стали погружаться.
Галера быстро уходила от того места, где неторопливо шла ко дну разбитая мечта.
Жанна внимательно смотрела, пока было видно, как скрывается под водой ее любимый наряд.
Жаккетта стояла рядом и молчала.
Да и что можно сказать? За все блага мира и французскую корону в придачу, она не променяла бы свои горести и беды на плач госпожи у моря около поместья Марина Фальера.
Солнце полностью поднялось над горизонтом.
Жанна убедилась, что платье затонуло и невозмутимо пошла обратно. Жаккетта за ней.
Рулевой краем глаза видел, что дамы что-то выкидывают и удивлялся.
Но это было не его дело.
* * *
После утренней трапезы обнадеженный враньем Жаккетты генуэзец в весьма игривом настроении подошел к упорно вышивающей на корме Жанне.
Жанна встретила его скорбным взором.
– Доброе утро, мессир э-э…
– Джирламо Пиччинино, – подсказал генуэзец, сочтя забывчивость дамы вполне естественной.
Еще бы, при таком-то обилии кавалеров!
– Ваше общество просто целебно для меня, – сообщила Жанна. – Страх уже не так терзает мою душу. После долгих размышлений здесь, на борту судна ордена, который служит Господу я пришла к выводу, что уйду в монастырь.
Генуэзец, растаявший после первых слов Жанны, вздрогнул.
В принципе, он был не против желания дамы уйти в монастырь, но зачем же так сразу?
Уход можно немножко отодвинуть по времени и посвятить эти дни более веселым занятиям.
– Тихая обитель, – воодушевлено продолжала Жанна. – Вот что влечет меня теперь. Чистая, безгреховная жизнь, посвященная Господу, добрые дела. Молитвы, молитвы, молитвы! Ночные бдения…
Ночные бдения вывели генуэзца из оцепенелого состояния и он промямлил:
– Но как же двор?
– Что двор… – вздохнула Жанна. – Двор это вертеп, обиталище суетных желаний и скопище грехов. Все тлен и суета!..
Она опять углубилась в вышивание, придав себе то выражение, что царило обычно на лице тетушки Агнессы.
Генуэзец топтался рядом, не в силах сложить более-менее вразумительную фразу, поскольку в его голове сплелись в затейливый узел две плохо сочетающиеся вещи – пять любовников и мечта о монастыре.
