А когда обрадованная Жаккетта припустила по дорожке, Жанна, глядя ей вслед, простонала:
– Приеду к герцогскому двору в платье с немодным вырезом, да еще с этой неотесанной дурой в камеристках! Боже, за что мне это наказание?!
– Не говори так! – Рене сладко вспомнила, какой дивный «флорентийский каскад» был на ее голове в т о т день. – Зато руки золотые, а в паре с Аньес на нее никто и внимания не обратит. А почему она с узелком молиться пошла? Что она, барашка святой Агнессы кормит?
– Тогда уж нечистую силу кузнеца! – махнула рукой Жанна, поднимаясь со скамьи.
Она и не подозревала, как близко к истине была ее шутка.
* * *
Стоя у ограды кладбища, Жаккетта с тревогой ждала, что будет делать дальше госпожа Жанна. Убедившись, что девушки, метя шлейфами дорожку, удалились, она пошла в часовню и там хорошенько помолилась святой Агнессе, благодаря ее за отведение чуть не случившейся беды. Потом спустилась в склеп.
– Привет! – поздоровалась Жаккетта с нубийцем, завернутым, как в кокон, во все тот же многострадальный покров с гроба: от тесаных камней склепа тянуло холодный сыростью.
Стараниями хозяйственной Жаккетты мрачно – торжественный склеп превратился в довольно уютную холостяцкую берлогу на два спальных места, самое удобное из которых (по праву хозяина) занимал покойный граф.
– Здравствуй! Я тебя давно слышу. Ты был не один? – встревоженно спросил Абдулла.
Постепенно он смирился с навязанной ему ролью беглеца и начал питать слабенькую надежду на то, что эта странная девица с помощью девы Мариам, мамы пророка Исы, действительно сможет его спасти.
– Да, еле отвязалась. Госпожа Жанна с госпожой Рене по саду шастали. И охота им подолы о траву марать? Привязались, куда идешь, да зачем, еле отстали.
В склеп отдаленно донесся звук рога к вечерней трапезе.
– Не бойся, они ужинать пошли. На вот, лепешек поешь!
Изголодавшийся и давно сбросивший наетый на булках жирок Абдулла выпростал из нагромождения алых складок смуглую руку, пристроил на коленях миску и стопку лепешек, и с жадностью накинулся на еду.
– Ты потерпи чуток. Скоро отсюда уедем. Из Бретани-то тебя легче будет на корабль определить. Там о твоем бегстве не знают.
Жаккетта присела на ступеньки и, подперев щеку, смотрела на жующего нубийца.
– Никакой капитан меня не возьмет – золото нужен! – вздохнул Абдулла, выскребая последним кусочком лепешки остатки «гасконского масла». – А золото нет. Ах, сколько золото я имел дома… Много!
– Расскажи немного про себя, про свою страну… – попросила Жаккетта.
Абдулла мечтательно закрыл глаза и, покачивая головой из стороны в сторону, начал говорить:
– О!.. Мой страна так далеко… Так далеко… Вы говорите, я – нубиец… Это правда и неправда… Для вас – я нубиец, для себя – я шиллук. Давно, когда я быть маленький, по нашему стране тек Господин Река. Мы сажали овощи и пасли скот, имели золото, железо… О-о!.. Как хорошо!.. Потом… Потом был война… Мама-папа убили… Я, брат, сестра – много штука – продали… Я попал в дом моего Господина… Получил имя Абдулла… Научился верить в Аллаха… Был верный раб для Господина…
– А что за Господин?
Жаккетта уже привыкла к речи нубийца и легко ее понимала.
– Нельзя! Господин – это Господин! – благоговейно ответил Абдулла.
– Ладно. Нельзя, так нельзя. Мне с ним детей не крестить! – отмахнулась Жаккетта. – А у тебя семья есть? Жена, дети?
– Я не имей жена, дети. Я евнух. Мой семья – Господин! – открыл глаза Абдулла.
С таким словом Жаккетта еще никогда не сталкивалась.
– А что это евнух? – заинтересовалась она. – Навроде наших монахов, что ли?
– Детки не имей, с жена не спи: чик-чик копье для любовь отрезай! – объяснил нубиец. – Ваш папа, который в Рим живет, много такой мальчик имеет: большой хор. Поют тоненько… О-о!
– Ой! – поразилась Жаккетта. – Бедны-ы-ый!.. Плохо, небось, поди? А?
– Хорошо… – пожал алыми, в графских вензелях плечами Абдулла. – Привык давно, еще совсем мальчик был, когда сделай из меня евнух.
– Неужто совсем отрезали?! – допытывалась неугомонная Жаккетта. – Под самый корень?!
– Нет, все как у человека, только с женой спать не моги! – лаконично описал свое состояние Жаккетта.
– А домой, к своему народу ты не хочешь?
Жаккетте было так жалко нубийца, что она твердо решила принести ему в следующий раз что-нибудь особенно вкусненькое. Надо же, как человеку не повезло: и родителей в войну убили, и женщин любить не может, и в плен попал, чуть мечом пополам не распластали, да и дальше неизвестно что будет. Вот беда-то!
– Мой народ после тот война ушел совсем другой место. Я не знаю куда. Теперь я чужой!
Абдулла поплотней закутался в нагробный покров и зевнул.
– Ты иди. Пора!
– Господи, времени-то сколько прошло? – опомнилась Жаккетта и вскочила. – Ладно, завтра попытаюсь придти. Спи, Абдулла!
* * *
Мало-помалу отъезд становился все ближе.
Главной фигурой в замке стал мессир Ламори: мадам Изабелла категорически отказывалась трогаться с места, пока домашний астролог не сообщит наиболее благоприятную дату для начала путешествия.
Мессир Марчелло, не споря, прихватил Жаккетту (как он объяснил «для варки нужных ингредиентов метафизической композиции анализа небесных сфер и светил» – все рты так и раскрыли) и заперся с ней на трое суток в своей башне, оставив дамские головы на произвол судьбы.
Но, несмотря на ропот плохо причесанных неумелыми камеристками дам, мадам Изабелла была тверда, как гранит и готова была грудью лечь на порог, но не дать оторвать мастера от наиглавнейшего дела!
* * *
Три дня и две ночи у астролога и Жаккетты ушли, естественно, на пылкую любовь.
Мессир Марчелло развернул во всю ширь свой неукротимый итальянский темперамент и проявлял такие чудеса нежности, изобретательности и фантазии, что Жаккетта только диву давалась, открывая все новые нюансы возможностей приятного времяпровождения с противоположным полом. Наверное, в башне не осталось местечка, где бы мессир Марчелло не любил Жаккетту.
В перерывах они подкрепляли силы изысканными яствами с графского стола и итальянец смешил Жаккетту, рассказывая ей разные байки из жизни во Флоренции, Генуе, Падуе и других городах своей родины.
* * *
На исходе третьего вечера мессир Ламори нехотя оторвался от Жаккетты, и, сварганив в камине какую-то адскую смесь из трав и вина, полез в толстенный пыльный манускрипт.
Прочитав пару страниц, итальянец захлопнул том, зажал под мышкой, другой рукой обнял Жаккетту за талию и со словами:
