«Вот тебе, — думаю, — моя позиция»
— Благородно, конечно, товарищ Беспамятный, что вы так хорошо отзываетесь о фронтовом друге. У нас тоже не возникало к нему никаких претензий, до последних событий на Дальнем Востоке. А потом были собраны дополнительные сведения о его юности, и установлено, что он не так прост, как кажется. Нашлись люди, видевшие его в одной из банд, действовавших в Туркестане в конце двадцатых годов. Более того, есть основания полагать, что он был курбаши — главарём целой шайки, сновавшей за границу, словно к себе домой. Последнее свидетельство относится к тридцать первому году, а в тридцать втором Кобыланды появляется уже в окрестностях Астрахани в качестве мирного жителя и призывается на военные сборы.
— И что, он даже имени не изменил? — удивился я.
— Это имя переводится как «отважный леопард», — в голосе собеседника послышалась ухмылка. — Не мог мальчишка от него отказаться. Кстати, наши его не так-то упорно и искали — просто приметили, что банда перестала появляться из-за кордона, ну и успокоились.
— А они что, сильно зверствовали? — продолжил я расспрашивать.
— Свидетельств об этом не найдено — поминалось, что гоняли стада с нашей стороны на сопредельную, а оттуда возили контрабанду. Есть даже непроверенные подозрения, будто или действовали подкупом, или очень хитроумно водили за нос пограничников. В общем, упоминаний о боестолкновениях с бандой курбаши Кобыланды в архивах не нашлось. Зафиксированы слухи о ссоре между ним и другим атаманом, но ненадёжные.
— Тогда не вполне ясно, — выражаю я сомнение, — каким образом юнец смог возглавить вооружённое формирование. На Востоке ведь уважают седины…
— Дерзость и жёсткую руку там тоже ценят, — последовал ответ. — По анкете твой подзащитный — сын чабана. Так вот — эти данные подтвердились. Он действительно сын чабана. Очень уважаемого чабана. Настолько уважаемого, что люди к его имени сзади прибавляют словечко «бай». Впрочем, к Советской власти он лоялен, в сопротивлении курсу партии замечен не был.
По мере развития разговора возникало впечатление, будто это я веду допрос. Ох, неспроста это — не иначе, сейчас умышленно притупляют мою насторожённость, чтобы выяснить нечто важное. В общем, как-то всё не так.
Сижу, молчу. Мне ведь ещё обещали рассказать о каких-то «последних событиях» на Дальнем Востоке. По лицу собеседника вижу только, что он недоволен, а о других его эмоциях судить не могу. Вот и выжидаю.
Комкор тоже рта не раскрывает, не продолжается наш разговор. Ох, чую, что-то не так. Не обвиняемый я, не подследственный, но и не свой в этом диалоге. Наконец, я не выдержал этого неустойчивого положения:
— Так что там за последние события на Дальнем Востоке? — спросил, а самому стало тревожно. Помню краешком памяти, что командующего Дальневосточным Военным Округом репрессировали где-то в эти годы. Помню не из нынешних газет, а из прошлой жизни, из будущего. Вроде как он как-то неправильно командовал и что-то то ли развалил, то ли завалил.
— По инициативе интендантских служб при авторотах были созданы бранзулеточные подразделения для работы в условиях бездорожья, — послушно принялся излагать мой мрачный собеседник. — Ваш друг как раз курировал эти мероприятия. На их основе возникли также и скромные конвойные формирования, предназначенные для охраны обозов на марше. Всё выглядело просто прекрасно. Кобыландыев проводил колонны по сложным маршрутам, выдерживал серьёзные стычки с белобандитами и выручал наши заставы, подвергшиеся нападениям с сопредельной стороны. Получал награды и повышения по службе. И вдруг во время очередной провокации японцев один из охранных батальонов под его командованием на гусеничных транспортёрах своим ходом пересек пограничную реку в двадцати километрах от места событий.
В течение трёх часов они преодолели считавшуюся непроходимой местность и, заметьте, артиллерийским ударом смели охрану… — мой собеседник кивнул ординарцу, который жестом волшебника развернул перед нами карту — …вот здесь, от моста, после чего перенесли огонь на расположение японского гарнизона вот здесь. На чужой территории, вы понимаете?!
— А как он добрался до места, где переправился? — проявил я недоумение.
— Баржей шли, пока она не села на мель. Впрочем, освободившись от груза, судно смогло вернуться, — пояснил мой собеседник.
— Я же говорил, что товарищ Кобыландыев инициативный и умелый защитник нашего отечества, — завёл я старую шарманку.
— Перестаньте ёрничать, — взвился мой собеседник. — Вы понимаете, что ни с того, ни с сего обозники оказались способными решать сложные боевые задачи наступательного характера. Подразделения японцев, блокировавших пограничную заставу, они перебили частично миномётным огнём, частично из пулемётов, причём вели огонь с сопредельной территории на свою сторону. После чего отнюдь не успокоились, а пошли от одного японского гарнизона к другому, снося их, словно кегли плотным артиллерийско-миномётным огнём.
Этот бывший басмач, практически, объявил войну Японии на территории оккупированной ей Маньчжурии… хотя, там сейчас Манчжоу-Го, но не оно заказывает музыку, а самураи.
Так вот! Связи с нашим батальоном нет — информация идёт от противной стороны по дипломатическим каналам. Императорская армия уже собрала нешуточные силы и двинула вот сюда, — комкор показал карандашом на ничем не примечательную точку, через которую проходила ниточка, обозначающая сухопутную дорогу.
Я взглянул на окружающие её пометки и плотоядно ухмыльнулся:
— Ох и огребут самураи! Как бы они после этого не попросили нас обратно принять КВЖД в знак искренней признательности за отзыв подобной опасности от их чернявых головушек!
— Вы что, полагаете возможным издеваться?! — вспылил мой собеседник. — Скажите — у вас есть возможность повлиять на действия этого закоренелого бандита?
— Конечно, — отвечаю. — Как только окажусь рядом с ним, немедленно попрошусь в строй, чтобы с оружием в руках помочь ему наказать наглецов, осмелившихся покуситься на нерушимость наших границ.
— Иван Сергеевич! Вы совершенное дитя в вопросах политики. Ну нельзя же в вашем возрасте столь буквально понимать всё, что пишут в газетах!
— А мне, товарищ комкор, и не положено ничего особого понимать — в мирное время я рабочий. Сварщик моя профессия. А в военное — красноармеец моё звание. Что велят, то и делаю.
— Помилуйте, батенька, не пытайтесь городить подобную чушь. Нам прекрасно известно, сколь много сил и изобретательности положили вы на создание этих… бранзулеток. И сколь тщательно трудились над разработкой тактики их применения в боевых условиях. И Дмитрий Иванович и Григорий Семёнович крайне лестно отзываются обо всей вашей деятельности на протяжении целого ряда лет.
Я вздохнул понимающе, — ясно, как день, что те, кому положено, знают про меня всё, что им нужно.
— Но проучить наглецов всё-таки необходимо, — заявил я упрямо. — И хорошо, что есть кому. Всё равно через пару лет на Халхин-Голе придётся это сделать. А так — раньше на пару лет начинаем получать боевой опыт, причём опыт положительный. Надеюсь, снабжение группировки басмача Кобыландыева не было прервано с нашей стороны?
