Я всегда был благопристойным католиком. Не самым лучшим, но и не самым худшим — где-то посередине. В последние недели перед стартом я стал самым благочестивым католиком во всем штате Техас. Возможно, я даже слегка переборщил с этим. День старта приближался, и я стал ходить на исповедь два раза в неделю. Перед самым началом карантина я пошел к нашему священнику, отцу Доминику.
— Отче, — сказал я, — я приходил сюда, потому что хотел очистить душу, но теперь начинается карантин, и я вас больше не увижу. Как быть, если что-то случится после того, как я окажусь на карантине, но до того, как полечу в космос? Можно я пошлю вам свою исповедь по электронной почте?
Уверен, он подумал, что я лишился рассудка. Он сказал что-то вроде:
— Конечно, Майк. Если хочешь, можешь прислать ее по электронной почте, все в порядке. Весь экипаж боролся с подобными страхами. Каждый справлялся с ними по-разному. Некоторые с головой погружались в работу. Другие ходили в спортзал. Разным людям нужны разные вещи. Что касается меня, мне было необходимо проводить время со своей семьей. Это было для меня важно в те последние недели, когда часы отсчитывали время до старта. Я старался быть дома к ужину. В один из выходных я повел Габби в поход. В их школе проводился благотворительный вечер с катанием на роликах, и мы отправились туда покататься. Я мог бы провести это время, в тысячный раз проходя через список операций ВКД, но решил, что должен положиться на свою тренированность и поверить, что я готов, поэтому могу провести некоторое время, как мне заблагорассудится. Но с приближением дня старта время для семьи было выкроить все труднее и труднее.
Для того чтобы встретиться с «Хабблом», мы должны были поймать его, когда он будет проходить в точности над головой. Если ты летишь в космос, а цель твоего полета оказывается по другую сторону планеты, бесполезно пытаться с ней встретиться. Для нас это означало, что мы должны стартовать в середине ночи. Мы должны были лечь в постель в половине первого дня по времени Хьюстона и начать новый день в половине девятого вечера. Чтобы организм привык к новому режиму, за несколько недель до старта мы начали сдвигать время сна, ложась каждый вечер немного попозже и каждое утро немного задерживая подъем. Чем дальше этот сдвиг режима отдалял нас от нормальных рабочих часов с 9 до 17, тем труднее было проводить время дома. Я спал, когда дети собирались по утрам в школу. Расписание экипажа добиралось до обеда только поздно вечером. Все это для меня было тяжело.
За неделю до старта начался карантин для экипажа. В космосе никому не хочется иметь дело с насморком или вирусной инфекцией. Взрослые после врачебного осмотра могли посещать нас в изоляторе, и это означало, что мы могли видеться со своими супругами и друзьями-астронавтами. Но дети до 18 лет не допускались. Вообще. Поцелуй их, обними, попрощайся. По расписанию карантин должен был начаться в 21:00 21 февраля, в четверг, в тот же самый вечер, когда проходил Желто-синий пир
[31] у Даниэля в младшей дружине бойскаутов. Это было большое событие, последнее, которое я отмечу со своими детьми, и я не хотел его пропускать. Праздник начинался в 19:00, и я мог уйти пораньше, чтобы вовремя успеть в карантин. Я сказал врачу экипажа Смиту Джонстону, что собираюсь туда пойти. Он ответил:
— Да ты надо мной смеешься! За два часа до начала карантина в разгар сезона простуды и гриппа ты хочешь прийти в помещение, где собрали сотню шести- и семилетних текущих носов и бактерии расплодились повсюду? Да ты с ума сошел!
— Я пойду, — ответил я.
Он был настроен скептически, но, думаю, понял, почему это для меня было так важно.
— Просто ничего не подцепи, — сказал Смит.
Около 20:30 мы встали, чтобы уходить. Я хотел выскользнуть незаметно, но командир скаутского отряда встал и сделал объявление: «Майк Массимино покидает нас, потому что на следующей неделе летит в космос. Он направится к «Хабблу». Давайте пожелаем ему удачи!» Маленькие скауты и их родные наградили меня одобрительными возгласами и аплодисментами. Это были мои лучшие проводы. Мы поехали домой, я высадил Каролу и детей, чтобы она могла уложить их дома спать. Я обнял и поцеловал жену. Я схватил Габби и Даниэля, прижал их к себе так крепко, как только мог, и попрощался с ними.
Я прибыл в изолятор ровно в 21:00, но, разбирая вещи и устраиваясь, обнаружил, что забыл свои часы. Это не составляло проблемы. Я знал, что Карола может их принести на следующий день. Но я решил, что, возможно, могу использовать часы как предлог и попросить разрешения съездить за ними. Таким образом, у меня будет больше времени с семьей. Ведь я жил всего в пяти минутах езды от изолятора. Я подошел к Скутеру и сказал: — Мне нужно быстренько сгонять домой. Я кое-что забыл.
— Майк, уже 21:30, — ответил он. — Мы официально на карантине. Никто не должен уходить.
Но я очень настойчиво его просил. Он понял, почему я обратился с этой просьбой, и сказал: — Поезжай. Возьми, что тебе нужно, и сразу возвращайся.
Я бросился домой, доехал, ворвался внутрь. Карола услышала, как я возвращаюсь после того, как мы только что попрощались. Она в недоумении взглянула на меня.
— Мне просто надо кое-что взять, — сказал я.
Не помню, забрал я все-таки часы или нет. Я прошел через коридор и проскользнул в комнату Габби. Она в ночной рубашке в цветочек спала в своей кровати. Я сел на маленький стульчик возле постели и смотрел, как она спит. Я оставался там так долго, сколько мог.
Десять, а может быть, и 15 минут. Потом пошел к Даниэлю. На нем была бейсбольная пижама. Я тоже сел и смотрел на него. Я старался запомнить их лица. Я не мог заставить себя выйти из дома и сесть в машину. Каждая частица меня кричала: «Не оставляй их! Не уходи!» Я знал, что увижу Каролу на следующий день, но не был ли это последний раз, когда я вижу своих детей? Я получил потрясающий дар — полет в космос: моя детская мечта сбылась. Но что, если эта мечта будет стоить мне всего остального?
Я оставался дома так долго, как только мог. Затем понял, что пора взглянуть в лицо реальности. Я вышел и поехал в изолятор. Когда я туда добрался, я снова был в порядке. Посмотрел на своих товарищей по экипажу и вспомнил: «Здесь моя вторая семья. Они тоже на меня рассчитывают, и пора приступать к работе».
15. В невесомости
Первое, что я сделал, оказавшись на орбите, — повторил жест Тома Хэнкса из «Аполлона-13», сняв шлем и отпустив его прямо перед собой. Затем по одной стащил перчатки, они тоже повисли передо мной. Я отвлекся от этого зрелища, чтобы что-то сделать, а когда повернулся назад, одной перчатки не было — она куда-то уплыла. Для новичка в космосе это первый урок — держи свои вещи. Иначе они улетят.
Я начал отстегивать ремни, привязывавшие меня к креслу. Линнехан уже освободился и направлялся к окну-иллюминатору, чтобы сфотографировать внешний бак до того, как тот начнет падать и сгорит при входе в атмосферу. Это нужно было сделать, чтобы увидеть, нет ли на баке внешних повреждений или разрывов в пене-изоляции, которые нужно было задокументировать. Я поспешил за ним. Я должен был добраться до иллюминатора и выглянуть наружу. Земля, какой ее увидел Джон Гленн в «Парнях что надо», вновь разожгла мою мечту о космосе, и теперь, 20 лет спустя, пришло время мне самому ее увидеть.
