Рик Хасбанд, летчик ВВС из Амарилло, который все еще ждал своего первого назначения в космический полет, тоже был сопровождающим STS-87. Рик был кристальной души человеком, прекрасным отцом и сыном, в нем не было ни капли зла. Думаю, я даже никогда не слышал, как он ругается. Он был очень религиозным христианином. В своей церкви пел в хоре и разбирался в духовной музыке. Рик цитировал Священное Писание и читал Библию своим детям. Он даже записал эти библейские уроки на видео, чтобы дети могли смотреть их, пока он будет в космосе. Из-за болезни отца работа сопровождающего во время этого полета была для меня особенно трудной. Но Рик был человеком, с которым можно поговорить буквально обо всем. Он готов сделать для тебя все что угодно, не задавая никаких вопросов. Мы проводили вместе много времени, мотаясь на мыс Канаверал. Мы вели длинные разговоры о наших отцах, о жизни, о смерти. Однажды меня пытались найти из больницы. У отца наступило ухудшение, а я работал, и телефона поблизости не было. Доктора позвонили Кароле, она разыскала Рика, он пошел и нашел меня. Мы поговорили, и он спросил: «Ты хочешь об этом помолиться?» Он сел, взял меня за руку, и слова молитвы полились из его уст. Он просил Господа помочь моему отцу, мне и моей семье. Это могло показаться нарушением личных границ. Я не был таким религиозным, как Рик, но с ним вовсе не чувствовал себя неловко. Он просто был таким, каким был.
Крегель передал мне несколько слов с орбиты. С борта шаттла он прислал электронное письмо: «Как себя чувствует твой отец? Я помолился здесь за него. Тут я поближе к Господу и статических помех вокруг поменьше, поэтому, думаю, моя молитва обязательно до него дойдет». Я подумал, что это очень здорово. Таким и должен быть мир. Если кто-то заболел, ты навещаешь его в больнице, приносишь еду, помогаешь забрать детей из школы. В НАСА, какие бы проблемы у тебя ни возникли, тебе не придется преодолевать их в одиночку.
Если вы когда-нибудь задавались вопросом, какими должны быть «парни что надо», то это как раз и были они — самые настоящие парни что надо. И это нисколько не связано с тем, чтобы привязать себя к верхушке бомбы. Это как раз самое простое. Скорее, это часть характера, служение чему-то более великому, чем ты сам, когда ставишь интересы других людей выше своих собственных и можешь так поступать каждый день в любой жизненной ситуации. Люди все время спрашивают меня о том, что значит быть астронавтом. Это не означает быть самым умным или иметь больше ученых степеней. Настоящий критерий отбора здесь — это задать себе вопрос: «Могу ли я доверить свою жизнь этому человеку? Будет ли он помогать моей семье, если я не вернусь домой?»
Увидев как мои коллеги отреагировали на болезнь отца, я начал лучше понимать, почему меня отобрали в отряд и как происходит сам процесс отбора. У меня была докторская степень и значительный опыт работы в области робототехники, но у любого другого кандидата из дошедших до финиша подготовка была ничуть не хуже моей. Все свелось к тому, что те, кто выбирал, решили, что у меня правильное отношение к работе в команде. Им понравились мои личные качества. Выходил ли я на бейсбольное поле или создавал учебные группы с моими друзьями из МТИ, я всегда был ориентирован на команду. А единственный способ вывести космический корабль на орбиту — это работать всем вместе. Поэтому в космосе побывало очень мало подонков.
В своем деле астронавты занимают исключительное положение, но если говорить о повседневной жизни, то в ней мы остаемся обычными людьми. Что у нас всех общего, так это наша цель: служить людям и расширять границы знания для всего человечества. И самое главное заключается в том, что если ты вступаешь в этот клуб, то остаешься его членом до конца жизни. Возможно, Джон Янг был единственным легендарным астронавтом с «Аполлонов», который оставался в активном составе, тем не менее остальные ребята — Нил Армстронг, Базз Олдрин, Джим Лоувелл — по-прежнему были частью НАСА. Многие из них все еще жили в Хьюстоне и часто заглядывали в агентство по делам или по личным причинам. Эти люди были нашими героями, но между нами была некая связь, которая по наследству перешла и к нашей группе. Один из моих друзей рассказал мне историю, которая с ним произошла. Он вернулся из космического полета, а в НАСА зашел Нил Армстронг. Нил остановился, чтобы поговорить с ним, и сказал: «Знаете, я уже некоторое время не бывал наверху. Расскажите, как там сейчас». Мой приятель подумал что-то вроде: «Вы что, шутите?! Передо мной стоит сам Нил Армстронг, и он расспрашивает меня о моем полете в космос!»
Эта общая связь, это притяжение особенно сильны между астронавтами, но затрагивают каждого в НАСА. Все восприняли мою проблему как свою и пытались вырвать моего отца из лап смерти. Его экспериментальное лечение, имеющее мало шансов на успех, началось в октябре. В марте врачи взяли у него анализы крови, и они были совершенно нормальными. У папы наступила ремиссия. От рака он вылечился.
Первый раз за последний год все члены моей семьи могли облегченно вздохнуть и немного расслабиться. Папе разрешили путешествовать, и я отвез его вместе с детьми на родео. Позже, в апреле, «Сардины» были готовы к тому, чтобы из кандидатов превратиться в настоящих астронавтов. В Космическом центре имени Джонсона прошла торжественная церемония. Все оделись «по-взрослому» — в костюмы с галстуками и все такое. Мы получили сертификаты, и каждому вручили серебряный значок астронавта.
Поскольку отец был в городе и чувствовал себя лучше, он смог прийти на мою выпускную церемонию. К тому моменту в отделе астронавтов он уже был знаменитостью. Все хотели поздороваться с папой, пожать ему руку и поздравить его с тем, что он все-таки выкарабкался. Отец встретился со всеми, кто сдавал для него кровь, и поблагодарил за спасение своей жизни. После церемонии мы пошли обедать с Чарли Камардой и его большой итальянской семьей из Квинса. Обслуживали нас ужасно, и наши матери так много жаловались, что нам с собой дали целую тонну бесплатной еды. Это было очень неудобно, но я был счастлив, что папа снова хорошо себя чувствует и может присутствовать здесь, чтобы увидеть, как я становлюсь астронавтом. Я хотел, чтобы он понял: то, что он уходил из дома ранним утром, возвращался поздним вечером, ездил на работу на автобусе, было не зря. Я хотел, чтобы он знал, как я благодарен ему за все, чем он ради меня пожертвовал.
В начале мая отец чувствовал себя достаточно хорошо, так что родители могли уехать из Хьюстона и вернуться в Нью-Йорк, к своей прежней жизни. Папа обманул смерть. Позже, в конце июля, он пришел на осмотр к своим нью-йоркским врачам, и оказалось, что все летит в тартарары. Процесс шел быстро. Эффект от экспериментального лечения был временным. Лейкемия вернулась и зацвела пышным цветом, с каждым днем отцу становилось все хуже. Он решил вернуться в Хьюстон и еще раз попробовать лечение. Уверен, папа знал, что оно не поможет. Он сказал, что хочет отправиться в больницу и сделать еще одну попытку, чтобы результаты его лечения могли помочь другим людям. Отец прилетел в начале августа. В день, когда умер мой отец, меня попросили стать сопровождающим семьи Джона Гленна во время полета STS-95 — его возвращения в космос. Гленну было 77 лет, на три года больше, чем моему отцу, и он собирался вернуться на орбиту в первый раз после своего полета на «Меркурии» в 1962 г. Это должно было быть большое, широко освещаемое средствами массовой информации событие. Я не мог дождаться момента, когда смогу рассказать об этом папе. Тем же вечером после работы я приехал в Онкологический центр Андерсона. Папа был в не очень хорошей форме. Главная проблема со всей этой химией и лучевой терапией состоит в том, что лекарства, которые убивают рак, убивают и все остальное в организме, в том числе иммунную систему. Человек остается беззащитным перед инфекцией. Врачи поместили отца в специальную закрытую палату интенсивной терапии, но это не слишком помогло. У него началась пневмония, поднялась высокая температура. К тому же проявились все проблемы с сердцем. Отец умирал, и это было неизбежно.
