В 1941 г. отцу исполнилось 18 лет. Его товарищи пошли в армию, чтобы сражаться на полях Второй мировой войны. Папа хотел быть пилотом истребителя, но в армию его не взяли. У него было пять сестер и больной отец, а солдатам были нужны продукты. Отцу предоставили отсрочку. Пока его друзья в Европе и на Тихом океане защищали свою страну, он оставался дома, выращивая морковь и лук, чтобы прокормить их на фронте.
После войны умерла бабушка, и ферму продали. Отец смог переехать в город и получить место в управлении пожарной охраны. Я знал, что он любил людей, с которыми работал, и гордился тем, что делал, но я и понятия не имел, выбрал бы папа это занятие, если бы имел возможность пойти в колледж и осуществить свои мечты. Он делал то, что должен был делать для своей семьи. И поскольку отец так и не смог ничего достичь, он верил в то, что я добьюсь всего. Я смогу воплотить в жизнь любую мечту, пусть даже и такую, какой никогда не было у него. Я хочу прогуляться по Луне? Великолепно. Стать питчером в «Метс»? Прекрасная идея. Каждый вечер отец ловил мои мячи во дворе перед нашим домом. Он был на всех моих бейсбольных играх. Действительно на всех. В те времена отцы так себя не вели. Когда я рос, отцы всегда были на работе. Вместе с мамой папа дал мне столько места для моих желаний, что туда могла поместиться такая огромная мечта, какую я только мог придумать. Я бы никогда не стал астронавтом, если бы они этого не сделали.
Я хотел, чтобы папа увидел, как растут Габби и Даниэль. Я хотел, чтобы он увидел, как я полечу в космос. Я хотел, чтобы он видел, как мой шаттл уносится в небо, и знал, что был самым лучшим отцом на свете, что все, что он сделал для меня, окупиться сторицей. Я чувствовал, что должен что-то сделать, но не понимал, что именно. Общаясь с врачами в Sloan Kettering, я каждый раз словно натыкался на глухую стену. Я злился из-за того, что они отказывались лечить моего отца. Я думал: «Вы не можете лечить рак в больнице? Так куда же мы должны обратиться? В ресторан быстрого питания Dairy Queen? Поэтому я распрощался с этими ребятами и обратился за помощью к самым лучшим людям, которых знал, — к моим товарищам-астронавтам.
Довольно много астронавтов имеют степень в области медицины, например Стори Масгрейв, Дэн Барри, Ли Морин. Я пошел к ним и спросил буквально следующее: «Ребята, у моего отца вот эта штука. Я о ней ничего не знаю. Что я могу сделать?» Они изучили проблему и сказали, что все выглядит не очень хорошо. Затем мы обратились к летным врачам, и один из них, Смит Джонстон, порекомендовал своего коллегу, доктора Элию Эсти, работавшего в Онкологическом центре Андерсона в Хьюстоне и специализировавшегося на лечении миелодиспластической анемии и лейкемии. Смит переслал ему историю болезни моего отца, и я переговорил с Эсти по телефону. Он сказал: «Мы будем рады попытаться вылечить вашего отца» — и объяснил, какие варианты у них есть. Это было экспериментальное лечение, имеющее мало шансов на успех. Но если папа хочет попробовать, они дадут ему шанс.
— Но как насчет его сыпи и проблем с сердцем? — спросил я.
— Да, у вашего отца плохое сердце, — сказал Эсти. — Это не очень хорошо. У него кожная инфекция. Это тоже не очень хорошо. Но знаете, что еще у вашего отца?
— Что?
— У него лейкемия. И если ничего с этим не сделать, он умрет.
В октябре родители сняли в Хьюстоне квартиру неподалеку от Онкологического центра Андерсона и приехали на лечение. Самым сложным в лечении отца были многочисленные переливания крови. Кровь можно получить из банка крови, но лучше иметь доноров. И я снова обратился к тем людям, которых знал, — к астронавтам. Однажды утром, придя на работу, я написал письмо, где рассказал о положении отца, его лечении, указал группу крови и то, что ему нужны переливания, добавив, что, если кто-нибудь сможет помочь и сдать кровь, я буду ему очень благодарен. Я разослал письмо всем в офисе и вернулся к тому, что делал.
Каждый раз, когда мне приходило электронное письмо, раздавался звук — бинг! Не прошло и 30 секунд, как я разослал письмо, как послышался этот звук. Проверив почтовый ящик, я увидел, что пришел первый ответ с согласием. Весь остаток дня мой компьютер словно сошел с ума: «Бинг! Бинг! Бинг! Бинг!» Да. Да. Да. Да. Я почти уверен, что вызвались все, у кого группа крови совпала с группой крови моего отца. А люди, у которых была другая группа крови, извинялись и спрашивали, не могут ли они помочь чем-то еще.
Затем отцу понадобились тромбоциты. Чтобы получить совсем небольшое количество тромбоцитов, нужно сдать очень много крови. Но этому никто не придал значения. Я снова разослал электронное письмо, и случилось то же самое: «Бинг! Бинг! Бинг! Бинг!» Да. Да.
Да. Да. Еще через несколько недель отцу понадобились переливания лейкоцитов. Сдавать белые кровяные клетки может быть рискованно. Этим донор ослабляет свою собственную иммунную систему. Если у тебя в крови недостаточное количество лейкоцитов, это может отразиться на статусе летной годности: врачи могут не допустить тебя до полетов. Снова никто не придал этому значения: «Бинг! Бинг! Бинг! Бинг!» Да. Да. Да. Да. Все вызвались помочь.
Я был поражен, просто потрясен, я потерял дар речи. На тот момент я был астронавтом всего лишь год и только начинал понимать, что же означает иметь эту работу. Я знал, что командный дух и товарищество являются ее важной частью, но я не осознавал, что же это значит на самом деле, пока не заболел мой отец. А из этого следует, что если у тебя возникла проблема, то проблема у нас всех. Если твой отец болен, то это наш отец болен. Это не просто образ мыслей, который существует для того, чтобы помогать друг другу на летных симуляторах и тренировках по выживанию. Это то, что направляет всю твою жизнь.
Я всего лишь пришел к Смиту Джонстону и спросил совета, и мой отец получил самое лучшее лечение, которое было доступно в Онкологическом центре Андерсона, и весь отряд астронавтов НАСА стоял за моей спиной, чтобы помочь моей семье пройти через выпавшие на ее долю испытания. Раз в неделю Смит встречался со мной и просматривал историю болезни отца, чтобы убедиться, что он идет на поправку. Я и не надеялся, что это случится. Мой друг Скорч первым вызвался стать донором. Так он вел себя со всеми. Кому-то что-то нужно — и он тут же поднимает руку. Скорч сдавал для папы тромбоциты, и стоило только посмотреть на этого огромного, накачанного морского пехотинца, как становилось понятно, что его тромбоциты должны быть просто выдающимися. Я не врач, но могу поклясться, что в тот день, когда отцу перелили тромбоциты Скорча, его анализ крови, как по волшебству, резко улучшился. Именно тогда папа пошел на поправку.
Жены астронавтов тоже хотели помочь. Я был по горло в делах, просиживал ночи в больнице, а днем участвовал в тренировках, но дело двигалось. Закупить продукты, посидеть с детьми — всегда находился кто-нибудь, чтобы помочь. До того как отец заболел, Кевин Крегель попросил меня стать сопровождающим его семьи на время полета STS-87, которым Кевин командовал. Полет должен был состояться в ноябре того года. Быть сопровождающим семьи — очень важное дело. Старт космического корабля — это тяжелое испытание для супругов астронавтов и их детей. За несколько недель перед запуском сопровождающий должен быть с ними, чтобы помочь во всем, что будет нужно. Во время старта вы остаетесь с семьей на всех этапах. Что еще важнее, вы должны быть с ними в том случае, если их любимый не вернулся домой. Старт Кевина приходился как раз на середину лечения моего отца, и, пока я мотался туда-сюда между Хьюстоном и мысом Канаверал, чтобы быть сопровождающим семьи Крегель, все остальные в офисе сопровождали моюсемью.
