Озабоченно нахмуренные брови Ансера и его морщинки можно разглядеть через отверстия в шлеме и балаклаве. Его темные глаза сосредоточенно сощурены. А век вообще не видно – видны только складки под ними, расходящиеся волнами, как барханы на выжженной солнцем Сахаре его лица. Потом гонщик опускает плексикгласовое забрало; теперь он полностью замурован. Плотно упакованный в костюм, сталь, стекловолокно и пенопласт, он, кажется, вот-вот расплавится на тридцатиградусной жаре Среднего Запада. Вскоре он будет дышать скоростью и станет трассой, одним-единственным длящимся натиском, гимном мужской сексуальности.
Вслед за государственным гимном звучит прочитанная священниками молитва Дня памяти погибших в войнах. Гонки не случайно стартуют в воскресное утро, в одиннадцать часов, во время церковной службы, – они начинаются с несколько преждевременной молитвы о погибших и покалеченных. «Аминь» – и трибуны замолкают. Джим Нэйборс поет о возвращении домой в Индиану. Тысячи разноцветных шариков спиралью, как гигантская молекула ДНК, взмывают в небо. «Джентльмены, – нараспев, слабым голосом ритуально произносит председатель гонок, – заводите ваши моторы».
– Изумительные машины, – кричит комментатор, – готовы!
Гоночные машины подрагивают; слышится шуршание их колес. Выезжают автомобили службы безопасности, чтобы ехать впереди болидов во время разминки – одного или двух кругов – на скорости свыше 160 км/ч, а механики экипажей спешно бегут в свои боксы, чтобы быть наготове. На электронном табло высоко над трибунами силуэты болельщиков скачут и радуются, размахивают флажками. Толпа, теснящаяся вокруг овального четырехкилометрового трека, беснуется и вопит, стремительно поднимаясь, как те самые, улетевшие в небо перед гонками шары, когда раздается рев гоночных автомобилей, вновь появляющихся в поле зрения на далеком повороте. Машины службы безопасности покидают трассу, и гонщики начинают свой полет. Лидирует Марио Андретти.
И тут же три машины сталкиваются. Их металлические части веером разлетаются высоко в воздухе, и гонку ненадолго прерывают. Гонщики сбрасывают скорость; им не позволено изменять свое положение до тех пор, пока с трассы не уберут обломки и не поднимут желтый флаг. Внезапно гонки возобновляются. Андретти по-прежнему лидирует. Его новый «шевроле» стремителен, но так ли он надежен, как машины с моторами компании Cosworth, выигравшие столько гонок? Болельщики садятся на свои места лишь на пятнадцатом круге. Андретти – всеобщий любимец, и трибуны неистовствуют от восторга.
Скорость, с которой машины пролетают мимо зрителей, ошеломительна. Они с воем вылетают из-за угла и летят по прямой, пока их моторы рычат и ревут с тридцатимегатонным воем. Только с помощью периферического зрения можно увидеть, как машина подъезжает, стремительно проносится мимо и исчезает за следующим поворотом. Они пролетают на такой скорости, что, если не зафиксировать взгляд на одной машине и не следить за ней, все сольется в одно разноцветное размытое пятно, проносящееся мимо с грохотом и свистом. Зрители, словно не соглашаясь, вертят головами из стороны в сторону: «Нет, нет, нет, нет» – и так тридцать три раза, вслед за головокружительным вращением трека. Люди бросают пустые пивные банки в джунгли подмостков под открытыми трибунами, и этот жестяной дождь не прекращается ни на минуту. Когда машины на полной скорости заезжают на пит-лейн, к ним подлетают механики. Они меняют изношенные покрышки («шкуру»), закачивают метанол в двухсотлитровые баки, что-то спешно чинят, прилаживают, тушат огоньки на дымящихся деталях, дают гонщику попить, а потом выталкивают его обратно на трек – и все это за десять или двадцать секунд.
С каждым гонщиком работают не только механики и инженеры, но и специалисты по аэродинамике. Глядя на оранжевый ветроуказатель («колбасу») на вершине вышки, мы понимаем, что эти гонки действительно происходят не только на земле, но и в воздухе. Как удержать у земли легкий кусок металла, летящий на скорости свыше 320 км/ч? Хотя гонщиков и называют водителями, кабины гоночных автомобилей называются кокпитами – так же, как кабины летчиков; гонщики озабочены состоянием крыльев, зациклены на турбулентном следе. Небольшие обтекатели схемы «утка» на головной части гоночной машины – это дань памяти «челленджеру» Берта Рутана и всем другим летательным аппаратам этой же схемы, которые он, работая годами, сделал знаменитыми. Заднее «крыло» болида действует так же, как перевернутое крыло самолета. Крыло самолета закруглено в верхней части, а «крылья» гоночной машины – наоборот, внизу. Воздух летит со свистом мимо «крыла», но потом, когда ему нужно пройти под днищем, становится более разреженным и создает область низкого давления. Более высокое давление наверху давит на машину, удерживая ее у земли. Изогнутое днище машины тоже удерживает ее у земли. Однако совокупность сил, удерживающих ее у земли, создает несколько небольших торнадо, и головокружительные вихри ветра, которые оставляет за собой каждая машина, создают опасность для другой машины, едущей следом.
Когда гонщики говорят о том, что воздух становится «грязным», или «чокнутым», они имеют в виду турбулентность. И если при таком попутном потоке управлять самолетом становится почти невозможно – так же невозможно управлять в аналогичных обстоятельствах и гоночной машиной с «крыльями». Машину «болтает», говорят гонщики, имея в виду, что на несколько жутких секунд, на колоссальной скорости, развиваемой на повороте, они совершенно теряют контроль: необъезженная, дикая лошадиная сила оборвала узду. Поэтому гонщики пытаются поймать подходящий воздушный поток, чтобы сделать свою траекторию ровнее. Во время гонок большую часть времени Андретти держится на крайней, наименее загруженной, дорожке трека, почти за его пределами, – там, где воздух свежее. На скорости свыше 320 км/ч они летят быстрее большинства пассажирских самолетов, в ужасной турбулентности, в жаре, как у доменной печи, в кабине, разогревшейся до сорока пяти градусов. Их головы постоянно трясутся, а их тела изо всех сил колотятся о боковую стенку машины, когда на поворотах возникают перегрузки. Они постоянно боятся врезаться головой в кирпичную стену или налететь на другую машину и, перевернувшись через крыло, разбиться. Двукратный победитель «Инди» Билл Вукович однажды бесцеремонно сказал: «Чтобы победить в “Инди”, надо всего лишь изо всех сил давить на газ и поворачивать влево». А вот как описывает ощущение турбулентности гонщик «Инди» Дэннис Файрстоун: «Она производит ужасное воздействие. Вас трясет в кабине. Зрение затуманивается. Такое ощущение, что воздухом может сорвать шлем». Иногда под давлением шлем опускается на глаза, так что его владелец почти ничего не видит. Самое главное – это концентрация. Стоит отвлечься хотя бы на секунду – и машина бесконтрольно пролетит расстояние, равное длине футбольного поля.
Ударяясь, сталкиваясь, сражаясь со штурвалами, преодолевая перегрузки, неистовые машины вылетают из-за поворотов и исчезают за ними. Гонщики должны быть агрессивными, но не терять контроля над движением. Они не должны напрягаться, но их шея и мышцы подвергаются постоянным ударам. Кроме автогонок, почти нет таких видов спорта, когда бы жизнь висела на волоске от старта до финиша. Не только скорость, но и страсть к экстремальному одинаково распаляет и гонщиков, и болельщиков – головокружительное, всецелое, на предельной скорости, бросающее вызов смерти усилие на границах возможного. Машины – в чаду выхлопных газов, гонщики измождены. Дым и грохот – то громче, то тише – преследуют их неотступно. На передних рядах трибун лучше всего обзор – но это и самые шумные, самые опасные места. Бывали случаи, когда машина на полной скорости влетала в трибуны, как испуганная лань. Сегодня с одной из машин сорвется штурвал, влетит в трибуну и убьет одного зрителя. На таких неимоверных скоростях отлетающая как снаряд деталь машины убивает наповал, так что, если какой-то предмет падает на трек, гонки сразу же прекращаются. И только потом, когда злосчастный предмет уберут, гонщики возобновляют соревнование, время от времени выбрасывая букеты искр, как если бы доменная печь расплавляла металл их концентрированности. Гонщик жмет на тормоз, машину слегка заносит (временами она действительно выходит из-под контроля), поток турбулентности выводит его из себя, машину трясет.
