— Кофе, — перебил самоубийца, обращаясь к блондинистому юноше. — Чтобы прибавить динамики собственным колебаниям в пространстве, — пояснил он менту. — И?
«...судя по всему, она взяла вверх над тобой, что и продолжает делать...»
— Я отступил, — признался мент. — С меня капала вода, жидко смешиваясь с кровью из многочисленных царапин, глаз превратился в ссадину, ухо надорвано, на голове недоставало волос…
— А она?
«...уважаю эту женщину…»
— Она поднялась с пола, вытирая лицо, поправляя волосы. Схватила острое стекло, оставшееся от графина, и медленно начала приближаться ко мне. — Лицо мента странно ломалось, перекрещиваясь морщинами, проваливаясь в ямки мимики. Будто он был и тут, и еще где-то. — Лицо ее пугающе исказилось, горело бледным фосфорным пламенем ненависти и фанатизма. Я же просто смотрел на нее, во мне еще имелись силы, но не было зла. Наоборот, я зауважал ее. Она подошла очень близко. — От этого воспоминания мент постарел лет на пять. — Стекло воткнулось мне в шею, но совсем чуть-чуть. Снизу вверх я видел огромные мерцающие глаза, скривившийся от ненависти рот. Я не сопротивлялся. Просто сидел и смотрел. Это был какой-то больной момент, она могла легко убить меня. Просто слегка надавить.
«...не стало ли это вашей сексуальной фантазией?..»
— Вместо этого она одним движением порвала мой ремень. Не убирая стекла, запрыгнула сверху на мои колени, колыхнулась два раза, и я оказался внутри нее, на пике бешено фонтанирующего адреналина. В нее словно вселился бес, это были все те же глаза, все тот же рот, все то же самое, до истерического скрипа белых зубов. До острых ногтей, что располосовали на моей спине мундир. Это длилось и длилось, так что я даже успел устать. Губы мои кровоточили, следы укусов заполняли шею и плечи… Пива! — на секунду отвлекся он на юношу, что принес кофе. — Тогда я испытал странное ощущение смещения сознания: вначале поймал странное чувство — словно наша предварительная драка была как раз то самое — я пытался сопротивляться, она пыталась добиться меня силой и добилась. Затем мне показалось, что таким образом она сотворила надо мною то, что я пытался сотворить над нею. А она забылась в сонном бессилии у меня на плече. Меня заворожило то лицо, те глаза, то безумие, которое я видел. Я вознамерился сделать это безумие своим. И все время старался его сохранить, сделать так, чтобы оно не чахло внутри нее.
— А что со стеклом? — прервал прыгун.
«...как жаль, она не перерезала тебе горло…»
— Она не выпускала стекло из руки, красное от крови, ее крови. В раже она разрезала себе ладонь, случайно, конечно, и кровь капала на потертый линолеум.
— И как легко ты сделал своим то, что хотел?
«...как тебе вообще это удалось, видимо, в чем-то я тебя недооцениваю...»
— Очень много времени потребовалось, чтобы сломить ее, — признался мент в густые усы. — Никто не мечтает быть подругой мента. Но я был терпелив, помогал ей, помогал деньгами, моя машина всегда была в ее распоряжении. Родственница ее так и не нашлась, денег у нее не было, и вскоре встал вопрос — где ей жить. Моя двухкомнатная квартира давно вздыхала по постоянной женщине. Я убедил ее попробовать. Пробуем уже несколько лет.
— Успешно?
«…нашел, что искал?..»
— Переменно, — пожал плечами мент. — Я превратил свою жизнь в сплошную психодраму. Действовал, как психохирург, не знаю, существуют ли такие. Жестоко правил ее лицо, искажая нежные линии в острые хищные пунктиры. Те, которые увидел, когда пытался овладеть ею.
— Доволен?
«...скорее всего она всегда была конченой стервой...»
— Не знаю. Иногда устаю и пытаюсь вновь добиться равновесия между лицами. Но гораздо труднее выправить сволочную графику в образ взаимопонимания. Я выкорчевал все, что мог, оставил голое оскаленное эго, выжженную землю «я», ее «я».
— Два «я» не могут сосуществовать, — со знанием дела вставил самоубийца. — Либо «мы», либо одно единственное «я».
«...жаль, что мой аналогичный опыт родился с потерей человека, которого я не хотел терять, ведь даже стерва желает, чтоб ее приручили...»
— Я поздно это понял. — Челюсти мента методично расправлялись с едой. — Когда вдруг осознал, что не контролирую ничего, что, занимаясь ее программированием, я сам того не желая создал нечто, что сильнее, хитрее и подлее меня. Особь настолько сильную, что я мгновенно стал ее рабом. А ведь я около года жил иллюзией, что структурирую наше сосуществование. И был поражен, когда оказалось, что это не так.
— Ты с самого начала ничего не контролировал, — сквозь зевок произнес прыгун. — Она какой была, такой и осталась. Просто вначале ты видел только одну сторону лица — добрую, потому что таковую она показывала тебе, стояла так, что ты мог видеть только позитивную половину. — Он флегматично гонял между пальцами сигарету. — Чуть позже она стала изредка обращаться к тебе другой своей частью. Ты стал видеть, что в улыбке просвечивает гримаса, что второй глаз не голубой, как первый, а желтый, что второе ухо острое. Она показала клыки, мирно соседствующие с самыми красивыми в мире зубами.
«…будущее предсказать легко, потому что оно у всех одинаковое. в разной последовательности случаются одни и те же события, а детали мы не помним даже сами...»
— Мне было страшно, — заговорщицки подхватил мент. — Но я продолжал обеими руками тянуть ее за подбородок, дабы увидеть, что там. что есть далее.
— И увидел, — хладнокровно констатировал самоубийца. — А легче не стало, потому что ты понял, что обманут, загнан в угол. Но жить с этой мыслью было сложно. Посему ты убедил себя, что хотел этого сам. — Он прицельно ткнул пальцем в красное лицо мента. — Более того, убедил себя в том, что сам сделал ее такой, что это-то тебе и нужно. Но не сам, и не хотел, и не нужно.
«...тебе тоже могут понравиться окна…»
— Что же теперь делать? — Менту казалось, что прыгун должен знать.
— Ничего. — Он действительно знал. — Ровным счетом ни хрена. Зверька нужно было приручить, сделать так, чтобы он понял — ты желаешь видеть только его милую часть, демоническая сторона противопоказана вашим отношениям. Сейчас его уже не перевоспитать. Он знает, что в любом конфликте проиграешь только ты, а раньше он не знал этого или не был уверен. В любом случае — рано или поздно он узнал бы. Очень трудно прятаться, тем более когда хочешь эмоций, просто хочешь человеческого тепла. ты не можешь контролировать себя.
«...мучайся, парень, ты сам вырастил это растение из гнилого зерна...»
— И не хочешь.
— Все верно. Когда понимаешь, что выпустил процесс из-под контроля, когда начинаешь пробовать урегулировать происходящее, заставить ее считаться с тобой — тогда она, в свою очередь, видит твое истинное лицо, твой оскал хищника. Веди ты себя раньше правильно — ничего подобного могло и не быть. Тогда ты был для нее чистым листом, который сам и заполнял масляными красками. Теперь любые изменения портрета, который ты и нарисовал — в ее голове, — приводят к тому, что она видит ту самую ощерившуюся часть лица… и не может понять, чем вызвано это.
