Аскар любил свою работу. Ежедневный труд и мгновенный видимый результат доставляли ему радость. Ему были интересны посетители парка, интересны москвичи, ему вообще нравились люди. Он хотел узнать, что каждый из них думает про жизнь и про него, Аскара. Хотелось добавить их всех в друзья в «Одноклассниках» и свозить в Кичи-Джаргылчак, показать Иссык-Куль, горы Кюнгей-Ала-Тоо, овощную базу на восемьсот тонн. А после этого, обогащенных увиденным, еще раз спросить, что они теперь про него думают.
Он любил наблюдать за молодыми русскими, которые по странной моде зачем-то старят себя, отращивая усы и бороды. Юноши были похожи на портреты героев прошлого, которых рисуют на купюрах. Девушки ходили в коротких шортах, длинных рубашках и носили солнечные очки, даже когда шел дождь. Аскару это нравилось, потому что было непонятно. Эти девушки и юноши собирались на деревянных помостах (которые пилил, стругал и сбивал сам Аскар с Жоомартом), включали большую колонку, по очереди выходили в круг и очень забавно танцевали.
Это была совсем другая музыка, не та, которую он привык слышать, к примеру, с широких телевизоров, развешанных по стенам «Бургер Кинг». В «Бургер Кинг» музыка была как-то проще и понятнее. Герой клипа обычно что-то страстно вещал, пытался в чем-то убедить. Отношения между певцом и слушателем скоро становились очень доверительными, исповедальными. Аскару казалось, что они знакомы уже давным-давно. Певец молитвенно складывал руки, делал несчастное лицо и так сдвигал брови, как будто он голодный беспризорный пес. Сходство дополняла массивная блестящая цепь на груди. Певец указывал зрителю на часы, очевидно, намекая на ценность своего времени, потраченного зря на какую-то подругу. Потом ему становилось так жарко, что он вдруг сбрасывал с себя одежду и прыгал кульбитом в бассейн. А в бассейне его уже поджидали друзья. Они тоже носили цепи, серьги и кольца. У них тоже брови были домиком. И вообще всем своим видом демонстрировали, как же они понимают друга. И их конечности, искаженные подводным свечением, казались каким-то недоразвитыми. Потом певец поднимался из бассейна, и на его мускулистом теле обнаруживалась живописная татуировка. Судя по всему, она рассказывала в символах все ту же невеселую историю. Собравшись в бассейне мыслями, певец продолжал свою повесть. Объяснял, молил, увещевал, призывал в свидетели небеса, а потом вдруг грохнулся на колени и сделал так рукой: «а, все равно не поймешь!» Сел в мокрых плавках на мотоцикл и уехал на закат, по высаженной пальмами аллее.
В следующем клипе действовала девушка. Она, конечно, не могла знать предыдущую историю, но вела себя так, словно держала ответ перед тем самым парнем с цепью. Она полулежала на кровати в раскованной позе. Пыталась набрать номер на телефоне, но длиннющие ногти мешали ей это сделать. Тогда она выбрасывала телефон прочь и сжимала ладонями завитую голову. Телефон медленно летел в стену и разбивался на мелкие осколки, которые волшебным образом замирали в воздухе. Тогда девушка поднималась с постели и брала один осколок в руки. Разглядывала его, и оказывалось (о чудо!), что этот осколок сообщал ей какое-то теплое воспоминание о прошлой жизни с любимым. Вот они несутся вприпрыжку на фоне Эйфелевой башни. Девушка держит в руках оранжевый кленовый лист (хотя деревья вокруг едва покрылись салатовыми первоцветами). На голове у нее берет, а на шее возлюбленного поэтически болтается клетчатый шарф. Они кружатся, взявшись за руки. Камера показывает то ее лицо, то его. А неподалеку их тайком запечатлевает местный художник. Наверное, гений. У него дремучая седая борода, рубаха с широкими буфами, и цвета на его палитре не смешаны, а размечены нетронутыми кружками. А молодым нет дела до целого мира…
Но вот через другой осколок героиня видит Африку. Сафари. Красная почва в трещинах. Он и она катаются по саванне в открытом кузове джипа. Жизнерадостная беднота танцует по обочинам. Дорога ухабиста и вертлява. Джип качает из стороны в сторону. Она одной рукой придерживает пробковый шлем, другой вцепилась в любимого. И они смеются, смеются… Но вот он замечает в тени огромного развесистого дерева носорожицу с детенышами. Он бьет по кабине кулаком. Джип тормозит, и он берет зверя на прицел… но она умоляюще смотрит в его глаза и мотает головой. Вообще-то он не привык считаться ни с чьим мнением, тем более с женским. Он суров и в меру кровожаден. Таков закон природы, не он его выдумал, отвечает он ей взглядом. Но только она может растопить его подернутое ледяной корочкой сердце. Мать с детенышами спасена. А влюбленные уже плещутся нагишом под струями водопада. Она стоит к камере в профиль, и отблески солнца мешают разглядеть то, что так хочется разглядеть. Им очень хорошо… Третьей картины почему-то не последовало, и девушка снова оказывается на кровати. Она еще что-то пытается сказать, но вдруг, исчерпав вербальные возможности, пускается в пляс, и к ней присоединяются откуда ни возьмись появившиеся подружки. И у них тоже были очень грустные лица, но все-таки они танцуют… потому что… потому что они подружки. И каждая подружка тоже могла бы рассказать свою печальную историю, но, к сожалению, главная роль в этом клипе была отведена не ей.
У этих же ребят в парке музыка была хмурая. Она никакой истории не рассказывала. Она трещала заводским речитативом. Она гудела низким индустриальным басом. Аскар работал в отдалении, но пристально за ребятами наблюдал и даже пытался повторить некоторые их движения. Ему казалось, что этот танец — какой-то выдуманный язык, никому, кроме самих ребят, не понятный. Язык, на котором они между собой общаются взамен обычной речи. Недаром они так мало друг с другом разговаривают. Это было совсем не похоже на то, как парни и девушки живут в Кичи-Джаргылчак. Да что там, даже в Бишкеке такой молодежи Аскар не встречал. Хотя сам он был одних с ними лет. И тут и там у молодых людей было очень много свободного времени. Но если в Кыргызстане маялись бездельем только оттого, что совсем не было работы, то здесь работы было полно, но молодежь почему-то от нее бежала. И это тоже ему нравилось. Их безделье было совсем другим. Они ничем не занимались, как будто знали что-то наперед про эту жизнь; как будто где-то там в отдалении их что-то поджидает, а сейчас им просто не хочется зря растрачивать силы. В них была уверенность.
Несколько раз Аскар обращал внимание в толпе на киргизских девушек. Все они были обрусевшие и, поймав его взгляд, сразу отворачивались. Аскар, конечно, догадывался почему, но про себя не мог не осудить их за пренебрежение к землякам. Потом он стал замечать, что и сам захотел измениться. И сразу понял, почему старики на его родине так не любят, когда молодые киргизы уезжают в Россию.
И вот в один из выходных компания друзей в полном составе отправилась на променад по парку. Бродить на досуге как ни в чем не бывало мимо своих трудовых мест, мимо знакомых бригад было особенно приятно. И коллеги здоровались с ними издалека, а друзья отвечали им как-то иначе, чем обычно, по-другому, подчеркнуто свободно и непосредственно. А на следующий день они поменяются с коллегами ролями, а потом еще раз. В этом был особый, только им понятный шик. Профессиональный нюанс. На головах у друзей были короны «Бургер Кинг», и каждый держал по кукурузному початку. Они гуляли по парку и огладывали творения рук своих: крашеные таблички, стриженые кусты, сытых уток. Потом Аскар отлучился по нужде в общественный туалет и там, под мраморными сводами, увидел ужасную картину. Он увидел меня, лежащего у батареи без признаков жизни в луже собственной крови. Аскар положил руку мне на бок и почувствовал, что сердце мое еще кое-как бьется. В каких сферах в ту минуту парил мой разум, я сказать не могу. Где-то очень, очень далеко.
