Спуск.
И коридор из красного кирпича. Высокие ниши. Статуи, смутно знакомые из учебника истории. Мы шли неторопливо, что было правильно: это место ненавидело суету. А потому движения льва стали медленными, а я… я просто смотрела.
Вот женщина с головой львицы.
И толстый мужчина, когтистые руки которого будто поддерживают толстый его живот. Крокодилья голова выглядит единственно… правильной?
Подходящей?
Красавица газель с тонким станом и копытцами на ногах… существо, сгорбленное и уродливое, но в то же время весьма гармоничное в своем уродстве… перепончатые крылья, куриные лапы и человеческое тело, согнувшееся в поклоне…
Человек-сокол.
И шакал с весами в лапах.
Полная женщина… или бегемотиха, которую забавы ради обрядили в юбчонку?
Их было много, пожалуй, слишком даже. Но потом коридор закончился, и мы оказались в зале, относительно небольшом, не более метров десяти в поперечнике. Гладкие стены и высокий потолок, который поддерживали какие-то слишком уж тонкие колонны. Белые их тела слабо светились, как и вязь узоров на стенах, и пол, и света этого, камнем рожденного, хватало, чтобы рассмотреть наше убежище.
Двойная звезда в центре зала.
И огромный каменный гроб. Точнее, может, и не гроб, может, стол или алтарь, главное, он высотой мне по грудь, а в длину метра три будет.
Камень гладкий.
Белый.
И опять же светится. А кроме этого то ли стола, то ли гроба здесь не было ничего.
Нкрума лег, и я с наслаждением сползла с львиной спины. Ныли ноги, и плечи, и шея. Подозреваю, жениху приходилось еще хуже, поскольку выглядел лев не то чтобы грозным, а скорее заморенным. Я присела рядышком и, запустив руки в гриву – надеюсь, не обидится, – погладила его.
Спасибо сказать стоит.
Но мы сидели и молчали.
Долго молчали. И он прикрыл глаза, а я не мешала: все же изрядно набегался, пусть поспит, если хочется. Я посижу.
Тихонечко.
Честное слово.
Намерения у меня были самые что ни на есть благородные…
Они сами выползли. Сначала я ничего не заметила, слишком была увлечена пещерной живописью: на потолке удалось разглядеть колесницу, запряженную самыми обычными лошадьми, и, кажется, собак еще, людей, копья…
Это, к слову, подтверждало мою замечательную версию с бредом, поскольку было бы крайне неразумно полагать, будто в ином мире я встречу пару-тройку образцов древнеегипетского искусства.
Что-то коснулось ноги.
Мягко.
Осторожно.
Будто пробуя эту несчастную ногу на прочность. Визжать я повременила, хотя желание, признаюсь, наличествовало. Но от живописи отвлеклась.
Вовремя.
На моей голени устроилось… существо? Определенно, оно было живым. Довольно крупным – с две мои ладони. И вид имело специфический. Лапки-нитки и длинное тельце, покрытое седоватым пушком. Крылья… то есть по виду это походило на пару прелых листьев, но я решила, что это именно крылья. Существо дернулось и расправило их, демонстрируя бледно-желтый узор, в точности повторяющий жилкование листьев.
Существо издало скрип, и из кучи обломков появилось еще одно.
И еще.
Они двигались на удивление быстро, и вскоре ноги мои оказались облеплены псевдолистьями.
– Кыш, – сказала я и попыталась нашарить на полу хоть что-то, что отдаленно могло бы сойти за оружие. Но нашарить получилось лишь хвост.
Я за него и дернула.
В конце концов, меня, может, уже пожирают. И пусть бабочки эти уродливые опасными не кажутся, но именно, что не кажутся, каковы они на самом деле, кто знает.
Хвост попытался вывернуться из пальцев, но я не дала. Дернула посильней и попросила:
– Проснись уже, пока меня не затоптали.
Зверь заворочался.
И существа замерли, а в следующее мгновенье крылья вдруг исчезли, и на пол осыпались сухие деревяшки. Я не поленилась наклониться и потрогать одну.
Как есть деревяшка.
А ведь еще недавно…
Увлеченная загадкой существ, я не заметила, как мой жених обрел прежний относительно человекоподобный облик.
– Это палочники. – Голос его был с характерной ларингитной сипотцой. Вот только простуженных львов мне здесь не хватало. – Они безобидны. Просто некрасивы.
– Почему?
– Не знаю, – вполне искренне удивился он. – Природой так созданы.
– Нет, – я мотнула головой, – не о том. Они вполне симпатичные… на бабочек похожи. То есть у вас, наверное, бабочки не водятся, а эти… я им не навредила?
– Палочнику в состоянии покоя и огонь навредить не способен. – Нкрума улыбнулся.
И… вот как это возможно, чтобы весь из себя хищник, а улыбка вполне человеческая? Он присел и, зачерпнув горсть песка, позволил ему протечь сквозь пальцы. В ладони остались крохотные серые палочки.
– Они осторожны. И выбираются из кокона лишь на рассвете или на закате, когда температура оптимальна.
Палочки были твердыми.
– Не бойся, ты не сумеешь сломать кокон, даже если захочешь. На крыльях палочники преодолевают многие парланы… Питаются воздушным крилем, собирают росу. Кокон – не только от солнца защита. – Он позволил палочкам скатиться с ладони в песок. – Ни одно живое существо не способно разгрызть оболочку кокона или переварить. Палочников много, они даже полезны – переносят на крыльях пыльцу. А собственная их чешуя – неплохая приманка для шелковичников…
Голос у него выровнялся, но вид Нкрума имел несколько растерянный.
И тут сверху что-то ухнуло.
Громыхнуло.
И с потолка посыпалась мелкая крошка, а мне подумалось, что место это в достаточной мере пафосно, чтобы стать хорошей гробницей.
Глава 19
Женщина боялась.
Нет, не настолько, чтобы потерять от страха разум, слава Древним, у нее пока получалось совладать с собственными инстинктами, но вот…
Опасение?
Любопытство?
У эмоций тоже есть запах, и, пусть преображенный, вернувшийся в первое обличье, Нкрума продолжал их чуять.
Удивление?
И почти восторг… это было непонятно. Нет, город существовал столетиями и тысячелетиями, его даже как-то пытались исследовать, но быстро признали культурным достоянием и на том остановились.
Сюда приходили.
И братья, и сам Нкрума, и отец, когда был моложе… и дед, и целая вереница предков, причем не только его, здесь оставались, и в родовой книге имелось изрядно имен с припиской: «Утерян для рода».
