Мысль почти ускользнула, но Нкрума сумел ее зацепить.
Древние.
И их потерянный город, который вырублен в скале, а значит, при толике везения не будет засыпан песком. Буря приближалась, и пустыня шептала о ней, а еще о чужаках, которые вторглись, нарушив равновесие.
До города не так далеко, если разобраться.
Сам бы он долетел моментом, но с женщиной… Нкрума вспомнил, как она шла, проваливаясь в пески, и вынужден был признать: сама она не доберется ни через час, ни через два, ни в принципе.
Он вздохнул и потер шею.
– Скоро начнется буря… песчаная… это сильный ветер и…
– Я представляю. Примерно.
Песчаная буря – это именно то, что нам нужно для полного счастья. Я смотрела в желтые глаза жениха и осознавала, что он – моя единственная, мать ее, надежда выжить.
Припекало солнышко.
Мерцал купол, укрывший дом. Пески лоснились, лежали шелками, но больше не казались мне столь уж прекрасными. Что-то подсказывало, что до ближайшего жилья здесь не пару километров, да и вовсе не предназначена эта пустыня для подобных переходов.
И значит, мы здесь без воды.
Еды.
И вообще без надежды выжить. Я коснулась было звезды, но Нкрума покачал головой.
– Не стоит. Привлечет лишнее внимание. Нам сейчас надо добраться до одного места. Там переждем бурю, а потом решим, что делать дальше.
Говорил он спокойно и уверенно, будто подобное случалось в его жизни и прежде. Хотя, может, и случалось. Что я вообще о нем знаю?
– И куда идти?
Я переминалась с ноги на ногу.
Куда ни глянь – пески, одни – темно-рыжие, будто ржавчиной посыпанные, другие – почти белые, не пески, а лед, и посверкивают на солнце примерно так же.
– Высокое содержание кварцевых солей, – сказал Нкрума, заметив мой интерес.
О да, это именно та информация, которая мне теперь жизненно необходима. А все-таки странные у меня фантазии. Нет бы вдвоем на острове, чтобы пляжи, пальмы и море… Допустим, вдвоем мы были и пляж имелся, а что до остального – на свой мозг жаловаться дело неблагодарное.
– Ты не дойдешь. – Нкрума опустился на песок. – Ты слишком… чужая.
То есть мелкая и слабая.
Верно, я и в походы ходить не любила, в самые обыкновенные, не видя особой романтики ни в кострах, ни в комарье, ни в дневных многокилометровых прогулках с рюкзаком на спине.
Но это же не значит, что меня бросать надо!
Я пойду.
Я ведь понимаю, что это наш единственный шанс, и вообще… Суицидальные наклонности, приведшие меня в пустыню, вдруг куда-то исчезли. И теперь я хотела одного – жить. Пусть в странном этом мире, населенном чудовищными существами, но жить.
– Я смогу.
Он покачал головой.
Правильно.
Я слишком медлительна. И не умею ходить по песку, проваливаюсь. И если времени мало…
– Я тебя понесу, – сказал жених.
– Что?
– Понесу, – он опустился на четвереньки. – Но мне придется… немного измениться.
Я кивнула.
И не стала уточнять, как именно он будет меняться. К чему, если и так увижу.
– Изначально предки даровали нам два обличья. Второе более приспособлено к жизни в песках, и молодым принимать его легче. Когда-то я любил выходить на охоту, но давно уж…
Хвост его нервно дернулся, а уши прижались к голове. И что-то подсказывало, что вынужденные перемены жениха не радуют.
– С возрастам мы стабилизируемся. Чем старше, тем сложнее меняться, и существует вероятность застыть в иной форме. А это не совсем… приятно.
Я вновь кивнула.
Надеюсь, с умным видом.
– Она более примитивна, но инстинкты обострены, и это именно то, что нужно для пустыни. – Он поскреб удлинившимся когтем ухо. – Тебе не стоит пугаться.
– Не буду, – пообещала я, смутно подозревая, что исполнить обещание будет непросто.
– Хорошо. Я запомню твой запах и… – Он махнул рукой и добавил: – Я хорошо справляюсь со своей животной стороной.
Очень на это надеюсь.
– Отвернись, – попросил Нкрума, и я послушно повернулась к нему спиной.
А вот те пески настоящее золото, так и тянет подойти, запустить руки и поднять, позволяя золотым струйкам просачиваться сквозь пальцы.
Золото живое.
И оно будет ластиться ко мне…
Глухое ворчание заставило обернуться.
И кажется, я икнула. Хотела крикнуть, но голос исчез. Да, он, конечно, предупреждал, но как-то недостаточно, что ли, предупредил?
Второе обличье, стало быть.
Ну, если подумать, дома мужики после свадьбы частенько козлами оборачиваются, если не кем похуже, а мне вот лев достался. Не образно говоря, а самый натуральный такой, здоровущий… Я в зверинце была, видела. Так вот, мой был крупнее раза этак в два.
Или в три?
Стоит.
Разглядывает меня желтыми глазищами.
Морда плоская. Усы торчат, нос широкий. Грива, опять же, на месте, и блестки из нее не все исчезли, значит, точно женишок. Ага, полосы на морде тоже узнаю.
Улыбается.
Смешно ему? А у меня колени дрожат, только дрожь эту я стараюсь не показывать. Стою, гляжу. Любуюсь, так сказать, мощью нечеловеческой. Шкура золотая, с более темными полосами. Лапы широкие, когтистые. Ступает мягко, мышцы под кожей перекатываются. И дурная мысль в голове: а как он меня понесет?
Надеюсь, не в зубах.
Что-то не внушает мне его доброжелательный оскал доверия.
– Знаешь, – сказала я хрипло, когда речь ко мне вернулась, – женщин по-другому предупреждать надо.
Лев присел и чуть наклонил голову.
– Примерно вот так: «Дорогая, ты только не нервничай, я котиком стану… большим таким котиком».
Он хмыкнул.
И, протянув лапу, выпустил когти. Выглядели они внушительно.
– А вот пугать меня не надо.
Я все же потрогала коготь.
Острый.
Интересно, на кого он тут охотится? Но, как меня учили, свято место пусто не бывает. Если водятся львы, то должны быть и антилопы, или что тут у них бегает? Главное, что голодная смерть нам, похоже, не грозит.
Лев рыкнул и растянулся на песке, наклонился, подставляя шею.
Верхом, стало быть?
– Ты уверен? – я потрогала жесткую шерсть.
Не то чтобы у меня возражения имелись, все же лучше верхом, чем в зубах, но от седла я бы не отказалась, и вообще жизненный опыт мой подсказывал: ехать, конечно, всяко лучше, чем идти, но всадник я совершенно никакой.
