И вот он умер. Его отнесли на кладбище и схоронили. Лежал Джонатан Я-Я в своем гробу, грустный-прегрустный из-за ничтожной своей жизни. Из-за страха, который помешал ему совершить хоть что-то. И ведь какая глупость. В итоге оказался бы он в такой же могиле. С той лишь разницей, что мог бы оглянуться на прекрасную прожитую жизнь и гордиться. А так лежал с воспоминаниями мойщика туалетов.
Но случилось так, что Барон Суббота, могущественный дух вуду, сидел в этот момент на соседнем надгробии, покуривая, и воззвал: «Джонатан Я-Я! Иди и говори со мной!»
И Джонатан Я-Я выкарабкался из могилы, отряхнул землю и стал ждать, что скажет ему лоа. Барон Суббота сказал: «Джонатан, я жалею тебя, ибо ты упустил шанс прожить счастливую жизнь. Но вдобавок я презираю тебя – тут он потушил сигарету о лоб Джонатана, – потому что страх владел тобой и влиял на решения. Так вот, я окажу тебе милость. Но и покараю тебя. Джонатан Я-Я спросил: «Какова же твоя милость?» И Барон Суббота ответил: «Я даю тебе еще один день, чтобы ты мог вернуться к живым и делать все, что пожелаешь». Благодарный Джонатан Я-Я поклонился. «А в чем, – спросил он, – будет твоя кара?» И Барон Суббота ответил: «Я даю тебе еще один день, чтобы ты мог вернуться к живым и делать все, что пожелаешь». И с этими словами рассеялся облаком праха. Наутро, когда встало солнце, Джонатан Я-Я вышел через кладбищенские ворота. Он был намерен прожить свой самый главный день. Первое, что он сделал, нашел своего школьного обидчика и собрался дать ему в пятак, но тут в нем заговорил страх: «А если тебя посадят в тюрьму?» Но Джонатан подумал и сказал: «Пусть сажают. На исходе дня я буду лежать в могиле!» И он съездил обидчику по морде и сломал ему нос. Это было приятно, а человек испугался ударить его в ответ или позвать полицию. «Давно нужно было это сделать», – сказал себе Джонатан. Следом он пошел в дом, где жила Мари Тюссен со своим мужем, и отнес ей цветы, а потом поцеловал в губы. Он увидел, как загорелись глаза Мари Тюссен, и подумал: «Вот что нужно было сделать давным-давно!» Правда, муж Мари ударил его, но Джонатан не расстроился. «Я все равно лягу в могилу!» – сказал он и с поклоном удалился.
Наконец, Джонатан отправился к знакомому скотоводу и сказал: «Если наймешь меня смотреть за скотом, я буду стараться и буду дорожить тем, как делаю свою работу».
Скотовод ответил: «Отлично. Приходи завтра и получишь лошадь и кнут, а работать будешь по шесть дней в неделю».
Возвращаясь на кладбище, Джонатан заглянул на свою прежнюю работу и вежливо сообщил, что уходит. Он очень давно хотел это сделать. И вот, пока он поднимался на холм, где было кладбище, Джонатана охватила ужасная тоска. Чего боялся я всю жизнь, думал он. Боли? Печали? Смерти? Все это уже случилось со мной, а мне, в ответ, совсем нечем похвастаться. А ведь я мог жить достойно. Мог иметь семью. И даже мог стать ковбоем.
Теперь лежать в могиле с мыслями о том, что он мог бы видеть в жизни гораздо меньше горя, было куда мучительнее. Такова была кара Барона Субботы. И так, полный сожаления, Джонатан отправился в мир иной.
Майло умолк.
Некоторое время все молчали.
– Значит, – произнес Сэр Сент Джон Фотерингей, – твоя черная с белым раскраска как бы символизирует смерть, верно?
Майло кивнул.
– И по-твоему, все мы, включая тебя, мертвы? – сказала Йоко Джонс.
Майло кивнул и улыбнулся.
– Эта история о картеле, – донесся из темноты голос Джейл.
Майло кивнул и поднял разрисованную руку.
– Мы живем как рабы, – сказал он, – и делаем вид, что все в порядке, потому что у нас будто бы нет выбора.
– Его нет, – буркнул Фотерингей, а за ним еще несколько человек.
– У нас нет даже малейшей возможности, – сказал Старик Второзаконие.
– У нас все возможности! – выкрикнул Майло с прорвавшейся наружу страстью. – Потому что картель и его свора полностью зависят от нашей работы. Картель не сможет существовать, если люди откажутся на него работать.
– Это не наш выбор, – сказал Фотерингей. – Нас заставили!
– Заставили? – переспросил Майло. – Как это возможно? Они что же, спускаются сюда и выкручивают каждому руки? Это не так – им надо, чтобы мы делали все сами, и мы делаем, только потому, что боимся. Тут не принуждение. Тут страх, и именно он наш выбор.
Люди Семейного Камня переваривали услышанное.
– Если прекратим работать, нас убьют, – сказал Фотерингей.
– Не всех, – возразил Майло. – Мы нужны им, чтобы работать.
– Стало быть, нескольких убьют, – сказала Йоко Джонс, – чтобы остальные присмирели и работали дальше. Так?
– Не так, – ответил Майло. – Потому что мы не будем бояться.
– А по-моему, – сказал Фотерингей, – как раз будем.
Одной рукой Майло указал на огонь, а другой – на море.
– Мы все здесь обречены! – крикнул он. – Уже отравлены, уже больны, уже мертвы наполовину! Сколько из вас готовы прямо сейчас уйти в прибой? Поднимите руки.
Никто не поднял. Но вот одна рука. Потом сотня рук, и потом подняли все. Даже дети. Майло дал посидеть немного с поднятыми руками. Никто не разговаривал. Он тоже поднял руку.
– Мы мертвы, – сказал он. – Пусть так. Но давайте создадим мир, солнечную систему, где есть одно правило: если начинаешь принуждать людей тебе служить, всегда получаешь отказ. Очень скоро это отобьет охоту у любого. С тем же успехом можно жонглировать водой. Вновь молчание. Руки опустились. Но одна поднялась снова. Гильгамеш.
– Я не разобрался, – сказал Гильгамеш. – В твоей истории мы тот зомби или Барон?
Потянулись еще руки.
– Нам и правда готовиться к смерти, или это метафора?
– А женщина в истории олицетворяет свободу или секс?
– Краска сильно дерет кожу? С виду ядреная.
Майло закрыл глаза. И отодвинулся из освещенного круга. На другое утро он вернулся на пляж помочь столкнуть на воду рыбацкие лодки. Он заново выкрасился черным и нанес свежий белый узор.
– Попутного ветра! – пожелал он. – И хорошего улова!
– Спасибо! – откликнулась Джейл, пока они поднимали парус.
На руке у Джейл он заметил нарисованную кость. Неплохо. Он сел на пляже и стал медитировать. В голову, непонятно отчего, все время лезли пауки. Выгнать их не получалось. Близнецы в полной скелетной раскраске пришли составить ему компанию. Карло нарисовал себе шестьсот лучевых костей и добавочный глаз. На следующий день пришел черед водокачки. Он раскрасил себя специальной маслянистой краской, поскольку кому-то нужно было нырнуть в скважину и снова освободить застрявший бур. Двое механиков раскрасили себе лица в черепа. На сей раз нырнуть пришлось глубже, чем раньше. Он вынырнул весь посиневший, что было заметно даже через слой краски. Днем позже он вместе с членами Комитета Безопасной Еды пошел в лес пробовать новый сорт бананов. Таких на острове прежде не видели. Двое из комитетчиков, Премудрая и Носферату, были раскрашены в скелеты. Они прочесывали лес, держась рядом, и, когда комитет нашел нужное дерево, именно они трое вызвались попробовать плоды. Только попробовать, чуточку. Прежде чем Майло очистил свой банан, кожа на его пальцах пошла волдырями. Носферату не пострадал, бросив банан в ту же секунду, как заметил, что с пальцами Майло. Премудрая потеряла глаз. Опухоль выросла в глазнице в одно мгновение и – поп! – глаз лопнул. После, тем не менее, она пришла на пляж помедитировать.
