– Томас, – прохрипел он. – Отпусти, мне трудно дышать…
Но Томас был позади.
– Заткнись, – сказал он и залепил оплеуху.
Огромная пугающая маска полуметаллической головы уставилась на него сверху.
Гоба.
И еще одна рожа. Толстая, лысая, в крапинках от ожогов и с металлической полосой, как у Гобы.
– Это Сиграм, – проскрипел Гоба. – Будет улучшать наше вложение.
– С добрым утром, Майло, – сказал Сиграм. – Знаешь, что это?
В руке он держал что-то вроде металлической устрицы, с красным шариком посредине и отростком из медных проводов.
Майло промолчал.
Сиграм собрался объяснить, но вмешался Гоба.
– Это бионический глаз, – бухнул он. – Добавляет несколько секунд зрения в космосе. Твое преимущество.
– Постойте… – задохнулся Майло.
– Стоило хотя бы его напоить, – проворчал Томас.
– Делай, что следует, – приказал Гоба.
О, Господи! Нет…
Все случилось быстро. Кто-то ухватил его веки и широко раскрыл глазницу. Потом лицо облили самогоном, и все превратилось в жгучий туман.
Какая-то штуковина вроде рыболовного крючка залезла ему в глаз, рывок, и Майло почувствовал, как глазное яблоко выскочило.
Он заорал, но Томас зажал ему рот. Нож выскреб пустую глазницу в его голове.
Майло надеялся отключиться, но не тут-то было. Он чувствовал каждый разрез, укол и рывок, пока провода вживляли ему в мозг. Мигали вспышки, ревел огонь, и где-то далеко играл французский рожок. Потом в глазницу запихнули металлическую устрицу, его новый глаз.
Багровая пелена, писк, и перед ним возникло жирное обожженное лицо Сиграма. Красноватое, но отчетливо видимое.
– Увеличь, – сказал Сиграм.
Глаз, похоже, понимал команды. Майло постарался вглядеться, и картинка приблизилась. Контуры поплыли, сфокусировались.
Снова расплылись.
– Закрывай при этом свой целый глаз, – сказал Гоба.
– Закончили? – спросил Сиграм.
– Закончили, – ответил Гоба, отпуская Майло.
Потирая подбородок, Сиграм обозрел свою работу.
– Сдается, у него есть шансы выиграть, – сказал он. – Может, вместо оплаты обсудим мою будущую долю?
– Нет, – отрезал Гоба. – Чистый бартер.
Бартер?
– Завтра после нырка, – сказал Томас, помогая Майло сесть, – отправишься к Сиграму на неделю. Для тебя же лучше, если он останется доволен.
Майло моргнул. Новый глаз зажужжал, фокусируясь на полу. Завтра после нырка?
С первого дня заключения Майло старался не вспоминать прежнюю жизнь.
Ничего не получалось. Как бы сильно ни старался он заблокировать бесполезные мысли и воспоминания, они наплывали во сне и, подобно призракам, терзали его рассудок в часы бодрствования.
Частью это были просто грезы: воспоминания о друзьях и летних днях в мощеных университетских двориках. О книгах, обедах дома у родителей, разных девчонках. О музыке, звучащей в голове так же ясно, как наяву.
Больше он скучал по матери, но однажды внезапно заплакал при мысли об отце. В суде, когда все закончилось, прежний темный властелин был низложен и впервые открылся маленький человек, такой же, как и прочие, с сердцем, способным разбиться. Ничего так не хотелось Майло, как узнать нового отца.
Сначала Майло боролся с подобными мыслями. На этом темном поприще они только вредили. В особенности мысли об Элли, от которых он приходил в ярость и погружался в бездну страдания. Жалость к себе делала его слабым и ничтожным, и он это чувствовал. Позволить себе вспоминать Элли он не мог.
Дозволено лишь то, что помогало выжить. Воспоминания и мечты – смертоносные иллюзии. Древние голоса соглашались, что воспоминания опасны. Но, замечали они, воспоминания стоят особняком в ряду прочих иллюзий. Воспоминания создали человечество. Постепенно Майло согласился с этим. Унферт не должен превратить его в животное, у которого одни инстинкты.
В ночь после того, как он обзавелся механическим глазом, все вокруг казалось таким безмятежным, что он решился заговорить с Томасом, как это принято у людей.
– Томас? Какой была твоя прежняя жизнь, пока ты не оказался здесь?
Томас чинил какой-то инструмент.
– Прежней жизни не было, – ответил он, не отрываясь от своего занятия.
Майло открыл было рот, чтобы продолжить, но Томас обернулся и посмотрел на него. В бесстрастном взгляде читалось, что следующее произнесенное слово станет для Майло последним.
Так что Майло заткнулся и принялся крутить в голове фильм о давнишнем пасхальном утре, смазанное розовое пятно.
Арабет повертела голову Майло влево вправо, оценивая работу Сиграма.
– С виду подходяще, – сообщила она Томасу и Гобе. – Кто готов возразить?
Они находились в той же комнате, откуда Майло в прошлый раз отправился в воздушный люк. Но теперь здесь было полно народу.
Воздушный люк ожидал четверых соискателей. Похожего на кнут старика с вживленными в ноги пружинами. Молодого однорукого парня, покрытого, точно тролль, густыми волосами. Женщину, которая смогла бы сойти за мужчину, не будь она голой. С такими же голубыми глазами, как у Арабет. Неужели Сиграм вживил все эти приспособления? Зачем такие глаза и пружины? Очевидно, для скорости. Чтобы видеть лучше, прыгнуть дальше, продержаться дольше.
Майло сжал и разжал кулаки. Так или иначе, хотелось поскорее с этим покончить.
– Лучше выиграй, – сказал Гоба, сжимая ему локоть. – Или я тебе лицо обглодаю.
– Без победы, – добавил Томас, – возвращаться не советую.
Из ныряльщиков рабом был только Майло. Единственным, кому хозяева могли угрожать расправой. Остальные, по-видимому, добровольцы. Счастливчики. Или глупцы?
У окна расположились пятеро людей с предметами, похожими на фотокамеры.
– Обозреватели, – сказала женщина-мужчина, пододвигаясь к Майло. – Как в прежнем мире.
– Я так и подумал, – сказал Майло.
– Будут размахивать фотками с твоей мертвой рожей, после того как я размажу тебя по скалам.
– Отлично, – сказал Майло.
Арабет обрызгала ныряльщиков… чем? Горячей водой?
– Светящийся состав, – сказал ныряльщик-тролль, заметив озадаченное лицо Майло. – Чтобы люди отсюда могли видеть, как плавает в космосе твое тело.
– Удачи, – пожелал Майло.
Тролль кивнул, и все они стали пролезать в люк. Ни подготовки, ни отсчета. Просто шшшшшшшшшшш! Пум! И все четверо оказались в космосе. Майло понимал, что нужно бороться. Нужно быть быстрее, чем… Не получилось. Космос вцепился в него и стал растягивать во все стороны разом. Руки и ноги болтались, словно чужие. Он почувствовал, как кожа на скуле лопнула и плоть, клокоча, стала вылезать из раны.
