Майло так пристрастился к пивоварению, что и в Загробной Жизни решил не отказываться от любимого занятия. Часами просиживал он в подвале скромного загробного дома (награда за скромную жизнь пивовара) за приготовлением пива и попытками найти рецепт темного, не требующий кровопускания.
– Пора тебе двигаться дальше, – проворчала Сюзи, расположившаяся на лестнице в подвал. Глаза у нее слезились, а голос был сиплым. Она пробовала курить – последнее увлечение из мира людей, – но получалось не очень. Она затушила сигарету о ступеньки.
– Я продвигаюсь, – ответил Майло, нацеживая на пробу из последней партии. Он поморщился. – Прошлый чан был сладковат. Этот лучше. Идем в нужном…
– Я не об этом, – закашлялась она. – Пора извлечь уроки из прошлого и готовиться к новой жизни. Не проживать воспоминания.
Рот Майло скривился в ухмылке.
– Понятно. Все из-за нее.
Сюзи прищурилась.
– Ты сейчас о ком?
– О ней. Игрэйн. Любви моей жизни. Крайней.
– Сбрендил? Мне ревновать к земной девке?
– Имей уважение, – сказал он.
Глаза Сюзи сверкнули.
– Себя послушай! – выкрикнула она. – Это ты забыть о ней не можешь! Не я.
– Ладно, – сказал Майло, закрыв кран и откатив бочонок в сторону. – Пусть. Я не могу забыть. Но мы были женаты пятьдесят лет. Вот ты и ревнуешь.
Прочитать ее взгляд было трудно.
– Ты ведь знаешь, мы только друзья, – сказала она. – Верно?
Какая же она тупая…
– Я не тупая, – ледяным голосом произнесла она. – Я Смерть. Ясно тебе? Я подвожу итог. А Любовь не мой профиль.
Майло пожал плечами. Отлично. В постель он не пойдет.
– В следующей жизни, – сказал он, – я стану первым, кто переспит с миллионом женщин. Как тебе это?
– Прекрасно. Надеюсь, твой бессмертный хрен отсохнет.
Майло не нашелся, что ответить.
Бессмертный хрен?
После жизни банкиром Майло пришлось отбывать наказание аллигаторовой черепахой, затаиваясь на дне мутных илистых прудов. Не дыша, запустив когти в ил.
Здесь тоже нужен талант. Выждать нужный момент и мгновенно ударить.
Чистейший талант пятидесяти миллионов лет от роду, притаившийся в болотной жиже, как сжатая пружина.
Он был джазовым саксофонистом, прокуренным и вальяжным. Муки Андервуд: рубашка в полоску, подтяжки и галстук с безупречным четверным узлом. Двухцветные кожаные туфли, сияющие как звезды, щелкали и притоптывали, двигаясь по орбите.
Если смотреть на зрителей, будь то в клубе, концертном зале или в студии Смоукстак Рекордз, всех отличало одинаковое выражение, точно каждый хотел заглянуть в раструб большого медного саксофона, который звучал так, будто внутри кто-то жил. Мудрый, пьющий и не особо счастливый. В звуке крылась древняя душа, но была то душа инструмента или самого музыканта, никто сказать не мог.
Глава 14. Дело Овсяного Пудинга
Королевский Колледж в Крайстминстере, Планета Мостов, год 3417 н. э.
Старинный каменный мост.
Первозданное утро, с маревом и туманами. Река тумана, струящаяся под мостом, и встречающий ее туманный берег.
Под лучами солнца туман отступает, открывая каменную церковь, вырастающую из пучины времен. И, немного позади, каменную часовню.
Три деревянных черепа, выплыв из-под моста, наконечниками копий реют над водой и туманом.
Громкие, веселые голоса:
– Плавно греби!
– Навались, ребята! Раз, два…
– Три, взяли!
С берега крики поддержки невидимых зрителей:
– Ура!
– Давай, Харроу! Вот так!
И вот, под завесой тумана, финиш. Взрыв восторженных выкриков.
Туман рассеивается, открывая больше сотни юношей в пиджаках и форменных галстуках. С разбросанными между ними мантиями и седыми шевелюрами профессуры.
Сборище затихло после далекого щелчка стартового пистолета, и все глаза устремились вверх по течению, под мост, в ожидании следующей гонки.
Все, за исключением глаз мистера Дэниела Титпикля, заместителя декана, который с извинениями протискивался сквозь толпу, пока не достиг высящейся мантии угрюмого профессора богословия Уильяма Хея и деликатно тронул его за руку.
– В чем дело, Титпикль? – пророкотал Хей.
– Фрузианский Гусь, – шепнул Титпикль. – Снова пропал из Дамоклова Клуба. Есть основания винить Ячменное Общество.
Наставник Ячменного факультета Хей нахмурил грозные брови. Что-то заставляло его усомниться, хотя умыкнуть священного Фрузианского Гуся Дамоклова Клуба было для Ячменных таким же делом чести, как для Дамоклова Общества похитить легендарные Ячменные Кости.
Фрузианский Гусь представлял собой древнее чучело (гуся, подстреленного Королем Эдуардом Вторым Земной Тверди, основателем Королевского Колледжа), «символ Братии», благоговейно выносимый перед важными собраниями. Ячменные же Кости, согласно темному древнему преданию, были остовом некоего Джонатана Пура, прославленного монаха и каннибала.
Фрузианского Гуся похищали раз или два в год, со времен основания общества тому лет сто назад. Костяк был похищен лишь единожды, и нерадивый брат, имевший оплошность заснуть в ту ночь на посту, был, по преданию, похоронен под обеденным залом Оксбридж Холла.
– Если готовы пройти в мой кабинет, – предложил Титпикль, – позвоним Бруде из службы охраны, и он доложит…
– Не нужно, – ответил Хей, воздев начальствующую длань. – Не в этот раз.
– Но… – пролепетал Титпикль.
Тусклый взгляд Хея оборвал его на полуслове.
– Это не мои парни, хотя все они закоренелые грешники, – сказал он. – Но не в этот раз. Я сам извещу полицию, если потребуется.
Раболепный Титпикль поспешил удалиться. Хею достаточно было немного сгустить ауру, без лишних слов или жестов, и заместитель декана крадучись двинулся прочь, пропустив нежданный триумф второй гонки – на целых четыре скамьи! – над братством Святого Круга.
Для своих студентов Хей уподобился темному властелину. Прилежные ученики его боготворили. Новички ухмылялись за спиной, пока не убеждались, что рассказы старших правда: Хей имел глаза на затылке, и уши его были повсюду.
– Подобно всем великим богословским умам, Хей сродни дьяволу, – объявили его приверженцы.
Как правило, Хей обедал за общим столом, но сегодня изменил правилам. К удивлению жены, он пришел обедать домой, попросив порцию того же, что было приготовлено Майло. Их восьмилетний сын Майло подавал серьезные надежды и уже посещал подготовительную школу при факультете. Днем там проводили время многие из факультетской братии, читая Чосера.
