Сюзи отложила газету.
– Здорово, – сказала она. – Сумеешь, мы, возможно, будем как теперь, – жестом она обвела диван, кофе, бутылку бренди, солнечные лучи, – всегда.
Солнечный свет сменил оттенок, как бывает только в свечных лавках.
– Значит, скоро отправишься? – спросила она.
Он кивнул.
– Ты ведь знаешь. Начнет свербить, дальше только хуже. Точно Всеобщее Космическое Око сигналит, что настало время.
На лице Сюзи мелькнуло странное выражение.
– Я-то знаю, – сказала она. – Очень хорошо знаю.
Она встала.
Майло пристально посмотрел на нее.
– Сюзи? Ты меня пугаешь.
Она не обернулась. Взгляд ее был прикован к старинному оловянному потолку.
Вернее, смотрела она не на потолок, а сквозь. Так, наверное, смотрят, готовясь объявить что-то целой вселенной.
– Прости, Майло, – сказала она. – Боюсь, для тебя это будет малоприятно.
Прежде чем он влез с вопросом, рот ее открылся, и комната с соседним окружением, да и сама вселенная вывернулись наизнанку. Наречие Былых Времен протиснулось в подсобку свечной лавки, с ворохом фотонов, ураганов, вязаных жилеток, навозных жуков и четвергов пополудни. Пирамид, душевых кабин и взявших призы соусов для барбекю.
Майло чувствовал, что тянется, как эластичный бинт. Все замерло. Пространство съежилось, вернув их в привычное окружение. Вопреки ожиданию, Майло не увидел выпрыгнувшей из его штанов галактики или королевы Виктории.
– Ты только что завязала, так? – спросил он.
Сюзи кивнула. Она побелела, как известка.
– С тобой все в порядке?
Он пересек комнату и взял ее в охапку. Прижал к себе лбом.
– Я в порядке. Просто не ожидала.
– Ладно.
Они постояли в обнимку, пока тени не удлинились.
Выпустив ее, он шагнул в сторону туалета.
– Надо обдумать мой Большой Замысел, – произнес он. – Жизнь с преимуществами не то, что жизнь с привилегиями, хотя заморочек хватает. Собственно, заморочки те же…
– Майло?
Голос Сюзи внезапно стал тонким, испуганным.
Обернувшись, он понял, что комнаты позади больше нет. Словно смотришь с обратной стороны бинокля. Сюзи была там же, где он ее оставил, и не там, как будто за углом.
Она выкрикнула его имя. Он кинулся к ней, только их разделяли сотни световых лет.
– Что такое? – воскликнул он, еще пытаясь дотянуться. Но уже знал.
Весы, как он и опасался, качнулись назад.
– Я люблю тебя, – с горечью сказал он.
Слезы покатились из глаз Сюзи капельками дождя. Ее унесло, как уносит течением. Всё. Майло позвал ее. Крик разросся паровозным гудком, потом оборвался, вернув его назад. Секунду он ворочал головой, осознавая случившееся. Затем рассудок утек, как втянутая отливом вода, и на четвереньках он зарыдал, как ребенок.
– Она не исчезла, – в третий раз уверила его Няня, подавая очередную порцию Колы с водкой. – Просто сейчас где-то в другом месте. В иной форме.
Трясущийся Майло сидел у нее на кухне. К дверям он притащился плачущей сопливой развалиной. За материнским утешением – всех девяноста девяти сотен матерей.
– Я видел. Как она исчезла, – объяснил он снова.
– Ничто не исчезает, – сказала Няня. – Ты слушаешь?
– Хрена. А тогда с тропинкой?
– Это совсем другое.
– Да?
– Проклятье, Майло, допивай свою отраву и посиди тихо. Уже идет «Колесо Фортуны». И «Американский Идол», и «С Возвращеньем, Коттер».
«С Возвращеньем, Коттер» прошел в тишине, под новую бутылку водки.
Когда, спустя неделю, Майло пришел к реке, он отнюдь не справился с утратой и не собрался начинать все заново. Голова и сердце его были будто воронки от бомбы.
Вот он и явился сюда.
Как таковых мыслей о самоубийстве не было, но, эй, когда любишь женщину восемь тысяч лет, а потом вселенский боа решает, что вам не быть вместе, это больно.
– Вот ведь проклятая хрень, – пробурчал он. И смолк. Каждое слово, каждая мысль только углубляли воронки.
Как бы собраться для выбора новой жизни? Различить ее в воде?
Преимущества. Особый дар. Сверхспособности. Он выискивал их, бредя по колено в воде через вязкий ил и водоросли. Смотрел на отражения в струящемся потоке.
Образы зачастую далеки от тех, что ожидаешь, но их всегда можно распознать.
Гусь. Верзила в профессорской мантии. Университетский корпус, камень, увитый плющом.
Отражения рассеивались в воде, затягивали. Река. Туман. Старый каменный мост. Ничто.
Глава 12. День, когда умер от старости Яго Фортуна
Колесо рулетки лишено выбора. На это есть причина: колесо крутят. Есть и результат: шарик скачет по кругу, как ошпаренный кот, и останавливается в непредсказуемом месте. Примерно так же лишен выбора космический боа. Основания с одной стороны, затем свободное балансирование и, на выходе, результат.
И не стоит винить вселенную за то, что Сюзи, оборвавшую связи одним стремительным поворотом колеса, тут же затянуло из ее свечной лавки во вселенский вакуум, с последующей материализацией за тридевять земель за столом в углу Дворца Тако Сантаны.
Минуты три она сидела с перекошенным лицом, не в силах прийти в себя от ужаса.
– Майло, – позвала она дрожащим голосом.
Но сдержала слезы. Более того, когда подошла официантка – сурового вида женщина в ковбойской шляпе, – она заказала тамалес и маргариту.
– Со льдом, – уточнила она. – Не в бокал.
– Bueno, – ответила официантка, намереваясь уйти.
– В бадейке, – разъяснила Сюзи.
– Отличный выбор, – согласилась официантка и удалилась.
Слезы никак не влияют на боа.
Напиться тоже не выход, но для нее это не имело значения.
– Tu mama estan gorda, – объявила она вселенной. – Ну и жирная же твоя мамаша.
Она будет сидеть, пить и честить вселенную на испанском. Такое уже случалось. Очень давно (может, и не очень). Раз она проснулась в полнейшем раздрае. Что же было причиной? Только то, что она решила вызвать дождь на пересохшую долину в Гватемале, где в почве медленно гибли от засухи триста миллионов дождевых червей. Вселенная повернулась и вышвырнула ее прочь, напомнив при этом, что она Смерть, а не Дождь Милосердия.
На другое утро она показала Загробному миру палец и свалила в маленькую рыбацкую деревушку на Карибах, поселившись в маленьком доме.
