– Что с тобой? – спросила его Ким однажды ночью, застав за мечтаниями возле единственного окна их жилища.
– Слышу голоса, – признался он напрямик. – То и дело.
– Еще бы, – сказала она, взяв его за руку. – Ты говоришь о них во сне.
* * *
Прошел год. Внутри периметра понемногу стали обретать форму космические корабли. Поначалу они походили на утыканные кранами клетки размерами с городской квартал, где, как муравьи, кишели рабочие. Клеток было четыре. Экспериментальный корабль, названный «Зазеркалье», первым должен был отправиться в невиданное плавание по солнечной системе, тогда как остальные – «Авалон», «Атлантис» и «Саммерлэнд» – должны были стартовать прямо перед падением кометы.
Во внешнем мире экономика испарилась.
– Дело там стремительно идет к концу, – отметил Алдрин. – Удивительно, ведь все это можно было предвидеть. Последние шестьдесят лет мы только и наблюдали, как наши лидеры мчат нас напрямик к кирпичной стене, даже не пытаясь свернуть.
Они сидели в компьютерной лаборатории, откуда уже практически не отлучались. Гигантские химические легкие корабля пока что сбоили, и все свое время Майло и Ким тратили на создание компьютерной модели, которая, как божился Алдрин, искоренит проблему. Удачу полагалось отметить.
Теперь в конструкторских корпусах то и дело праздновали, ведь прорывы случались едва ли не каждый день. Практически шел дождь из Нобелевских премий, но об этом никто не задумывался. Просто не было времени.
Компьютерная модель заработала идеально. Овощи, растущие в вентиляционных тоннелях, воспроизводились даже слишком быстро. Им уже не хватало места. Вероятно, часть их можно было бы перенести в охладительные камеры, где образуется конденсат.
Они праздновали. Новость об их достижении совпала с успехом команды, открывшей способ защиты от радиации при помощи картона и орехового масла. Через какое-то время, устав от переполненных баров, Майло, Ким и Алдрин перебрались на открытое место вдали от корпусов, на траву под океаном огненно-ледяных звезд.
Развели переносной костерок, разложили зефир, открыли вино и устроились посреди айовской ночи.
Потом Алдрин сказал:
– Скучаю по жене.
Что?
– Не знали, что я был женат? – переспросил он. – Давно это было. Она внезапно умерла.
– Я знала, – сказала Ким, пожав ему предплечье.
– Я не о том, что хотел бы теперь ее вернуть, учитывая, как обстоят дела. Всего лишь хотел заметить, как нелегко подчас тянуть такой проект в одиночестве. Мы ведь социальный вид, верно? Цепочка не должна прерываться. Мы ведь не хомячки. Те живут обособленно. Знаете, они даже не любят других хомячков. А мы скорее волки. Когда волки после долгой разлуки собираются вместе, они скачут, лижут друг друга и беснуются. Это называют «Ликованием Волков».
В огне что-то треснуло, рассыпав искры.
– Трудное время для одинокого волка, – заключил Алдрин.
Он положил руку Ким на колено.
Ого, подумал Майло. Это что за дела?
Ким обомлела.
– Похоже, мне вина достаточно, – сказала она, поднимаясь.
Рука соскользнула с колена, и Алдрин уставился в огонь.
– Нам всем, похоже, достаточно, – сказал Майло. Он взял свою куртку и накинул платок на плечи Ким.
– Я еще посижу, – сказал Алдрин, и они распрощались.
Пройдя ярдов триста, они услышали долгий хриплый вой.
– Пьяный ублюдок, – проворчал Майло.
Ким взяла его за руку.
– Будь с ним любезнее.
«Любезнее?» Майло обдумал значение слова.
Его депрессия уже обратилась в неприкрытую досаду. Совместная работа над созданием корабля, подобного живому организму, казалась такой увлекательной. И тут величайший человек оказался чересчур человечным. Настолько, что практически потерял рассудок. Проклятье. Можно было догадаться, что все окажется сложно, подумал Майло.
Разрешать проблемы всегда сложно, шепнул в его голове египетский математик. Оттого они и проблемы.
На вечер первого розыгрыша был приготовлен любимый ужин Либби – макбургер с дополнительной порцией сыра и с ломтиками жареных сосисок, а потом был семейный просмотр ее любимого фильма – «Чихуахуа из Беверли-Хиллз 47». Когда малышка заснула, они едва не растерзали друг друга на узенькой кушетке.
Взаимное послание было очевидным: мы семья, и мы любим друг друга. Они не попали в число выигравших.
– Либби, Либби, Либби, – услышал он за полночь шепот Ким от компьютера, где на экране мигали последние счастливые номера. – Хотя бы Либби, Либби, Либби, Либби – как заклинание, растерявшее магическую силу.
Очертания «Зазеркалья» полностью оформились, и со стороны можно было подумать, что на равнине возвели собор. Корабль застыл среди холмов как сверкающий чешуей мираж.
Смотреть за стартом было все равно что наблюдать огненного кита.
Воздух и земля задрожали, и, поначалу медленно, кит стал подниматься, все еще в волнах зелени от холмов и кукурузы, и теперь казалось, будто сама Земля возносится над своим отражением. Полыхнули громадные купола двигателей, и корабль пересек небосвод подобно второму солнцу.
Ветер пронесся над холмами, разметывая обрезки свежескошенной травы, волосы, лабораторные халаты, и все оставшиеся триста тысяч девяносто два человека прищурились, наблюдая, как корабль превращается в сверкающую точку и исчезает. Потом все вернулись к работе, но отсчет возобновился немного быстрее.
В конце концов какие-то астрономы-любители в Мехико обнаружили комету. Ей дали название Комета Мария. И люди за периметром в разных частях света начали складывать два и два.
– Может, потому-то исчезли все те ученые, – сказали они.
Часть сотрудников комплекса отрядили для дезинформации в интернете. Разнеслись слухи, что где-то в Андах, на территории Перу, есть место, куда закрыт доступ и с земли, и с воздуха. На нечетких снимках со спутника можно было различить палаточный город для десятков тысяч людей и несколько гигантских космических кораблей.
Люди хлынули в Южную Америку, штурмуя Анды в надежде на спасение. Но возникли серьезные препятствия. Роскошь пассажирских перелетов канула вместе с рухнувшей экономикой. Отправляться в дорогостоящее плавание было рискованно – морские пути держали под контролем пираты. Мировой порядок потерпел крах.
Но в Айове им пока ничто не угрожало. Прошло несколько месяцев. Сооружение кораблей почти завершилось. Все системы прошли испытания, корабли дышали, их сердца бились, мозги похрустывали, двигатели гудели.
Работа в комплексе кипела. Люди вкалывали с неистовой самоотдачей, надирались в барах и столь же неистово занимались любовью. Считали часы и не сводили глаз с небес, ожидая повторного появления «Зазеркалья» и последующего за ним исхода.
