– Знаю, – ответила она. – Умолкни.
У людей, проживших вместе восемь тысяч лет, подобные разговоры не в новинку.
– Проклятие! – Сюзи сорвала накладные усы, в которые набился чесночный соус.
Майло пытался прикончить строптивую куриную ножку до того, как та развалится в его руках.
В подобной забегаловке есть и одновременно разговаривать довольно сложно. После они прогулялись по берегу.
– Может, я одна из них, да не им чета, – продолжала Сюзи. – Они смотрят на наш союз критически и только нервы мотают.
– В каком-то смысле понять можно, – ответил Майло. – Ты вроде божества, а я…
– Сколько раз говорить. Я не божество.
Майло счел за лучшее не отвечать. Они шли молча. Рядом прожужжала стрекоза и полетела вдоль реки.
– Я решила завязать, – сказала Сюзи.
Да ну? – подумал Майло. Она всерьез? И откуда слезы? Прежде не видел, чтобы она плакала.
– Как это, «завязать»?
– Знаешь, – она взмахнула руками, – завязать. Закончить свою работу. Я сыта по горло дерьмом, когда вечно приходится беспокоиться, чтобы не раскачать космическое каноэ.
– А это возможно? – спросил Майло. – Закончить быть Смертью, как перестаешь обслуживать столики или учить биологию?
– Не знаю.
Над поверхностью воды стрекоза выписывала сложные узоры.
Вынырнувшая рыба схватила стрекозу.
Майло обнял Сюзи.
– Вопрос, – сказал он. – Когда в Загробном мире рыба съедает стрекозу, попадает ли та в Загробный мир?
– Майло, она и так в Загробном мире.
– Верно, и?
– Как сложно.
– Ты говоришь так обо всем.
– Так и все, на хрен, сложно.
Вокруг них с жужжанием облетела еще одна стрекоза. В точности как предыдущая.
– Хочу открыть свечную лавку, – сказала она.
Он посмотрел одним глазом. Лавку?
Как, интересно, делать бизнес в Загробном мире? Понятно, случаи были. Но Майло так и не уяснил, как здесь работают деньги. Если хотел, ты мог их заработать, но при этом, когда что-то нужно приобрести, ты мог пойти в магазин и взять это даром. И тем же порядком прийти в банк и попросить немного денег, и тебе их дадут. Как и все в Загробном мире было условно, изменчиво и непонятно. Раз он спросил Маму, пытаясь разобраться. «Деньги в Загробном мире все равно что воздух! Идеальное понятие, не забыл? Так сказать, идея денег», – объяснила она.
Денежные расчеты представлялись немалой проблемой. Он вопросительно приподнял бровь.
– Хочешь стать лавочницей?
– Пожалуй, скорее художником, – сказала она. – Я стала бы делать свечи. Самые разные.
– Это ты прямо сейчас решила?
– Нет. Мне хотелось делать свечи с тех пор, как их придумали. По мне это самые замечательные скульптуры. Сделаешь, скажем, свечу в виде Майкла Джексона, чтобы как вылитый был, покажешь, и все скажут: «О, как круто!» Потом зажигаешь и смотришь, как его голова плавится. Свечи классная штука.
Сумрак перетек в темноту. Что-то выпрыгнуло и плеснулось в реке.
– И ты предпочла бы это обязанностям Смерти, – заключил Майло.
– А ты нет?
Ясное дело, – подумал он и отозвался: – Блин, конечно!
Среди ночи Майло проснулся и решил переродиться. Сюзи тоже проснулась. Зная, что стряслось.
– Ты только что здесь оказался! – возмутилась она.
– Ну да. – Он отбросил с ее глаз волосы. – Покоя не дает мысль, что с этим надо разобраться. Исполню великий акт Любви и Жертвенности, а по моем возвращении мы будем вместе.
– Только не обманись.
– Любовь и Жертвенность бесхитростны.
– Малыш, есть нюансы.
– Я в курсе, – ответил он. (Что за нюансы?)
Поцеловавшись, она отвернулась и накрылась с головой одеялом. К реке он отправился один. Странно было бы рождаться, избрав спутницей Смерть. Раздеваться на берегу не пришлось. Он проковылял вязкий ил и камыш и зашел по колено на прохладную быстрину. Образы проносились в воде, сменяя друг друга. Лица, сцены, отрывки непрожитых жизней. Этот? Нет. Или этот? Любопытно. Выбор для Любви и Жертвенности. Богатый выбор. Сделанный выбор привел его в ужас. Но, стиснув зубы, он нырнул. Короткий шок, пауза, пустота, и его выдавило на свет, точно пасту из тюбика.
Глава 9. Тайный любовник Софии Марии Моцарт
Для исполнения акта безупречной космической любви сложно найти кандидатуру лучше, чем Майло. Он влюблялся шестьдесят восемь тысяч пятьсот четыре раза.
Влюбиться в первый раз, по-настоящему, довелось ему земледельцем эпохи Железного Века в средней Европе. Жрец друид женил его с Хилдрегар. На рубеже третьего десятка тяжкий труд сгорбил обоих. И лишь двое из их десятерых детей дожили до зрелого возраста.
Рождение десятого ребенка убило Хилдрегар. Дальше Майло стал стареть все быстрее и умер в тридцать два. В последние семь лет жизни соседи называли его gragn luc moesse, что означало «грустный старый звездочет».
«Любовь означает быть разорванным надвое», – говаривал он молодоженам в день свадьбы. Говорить подобное молодым не пристало. За что он и понес наказание, прожив следующую жизнь сомом.
В будущем Майло и его возлюбленная Брай родились на борту необъятных размеров фамильного космолета на пути к Созвездию Волопаса. Это было время ранней звездной колонизации. Большинство пассажиров даже не помнили, что они на борту корабля. «Эти залы, туннели, громадные машины все равно что вселенная», – говорили они.
В попытке добраться до наружного корпуса корабля Майло и Брай миновали машинные залы размером с континенты. Они видели кладбища, искусственные леса и даже гравитационные гироскопные двигатели. Пробирались через зоны военных действий. Были на пустошах, где уже две тысячи лет как не осталось живой души. И на рубеже апокалипсиса отыскали, наконец, корпус корабля и стали очевидцами преодоления пространства на одной десятой скорости света. Затем вернулись домой, полные впечатлений. Майло получил работу на радио, Брай стала издавать журнал. Их прославили рассказы о путешествии к границам корабля.
Путь в Созвездие Волопаса занял еще тысячу лет. История Майло и Брай стала легендарной на корабле, а потом и первой великой историей любви нового мира. Случается и любовь как в кино.
В Вене позднего Средневековья юный мушкетер Майло влюбился в Софию Марию Моцарт, писаную красавицу и двоюродную прапрапрапрабабку композитора.
София Мария была замужем за Максимилианом фон Фюрцельхасом, министром короля Фердинанда и обладателем самого необузданного нрава, находившимся в постоянных разъездах. Стоило Максимилиану уехать, Майло тотчас же пробирался в сад под окном Софии Марии и развлекал ее фривольными песенками. Бывало, она спускалась в сад, где, надев венецианские маски, они разыгрывали историю Адама и Евы.
