— Правда?
Женщина кивнула.
— Сегодня ничего особенного не запланировано, так что не торопись.
Кейт снова и снова повторила в своей голове ее слова. «Столько, сколько нужно, милая…»
Она не могла в это поверить; эти несколько слов звучали как песня.
Кейт вошла в одну из четырех похожих друг на друга душевых кабин, чувствуя своеобразный запах раздевалок и общей душевой. Она включила воду, и когда струи воды полились из старенького душа, Кейт начала хохотать под каскадом воды. Смех этот, впрочем, быстро превратился в слезы. Только это уже были слезы облегчения, а не грусти. Кейт уже успела поклясться самой себе, что никогда слезинки не уронит по поводу Марка или его убийства. Никогда. Женщина неторопливо намылила кожу и вымыла волосы шампунем — дважды! Уже закончив мыться, Кейт все равно не выключила воду — просто наслаждаясь самой возможностью постоять под душем.
Потом она закрыла глаза и зафиксировала какое-то совершенно новое ощущение. Так вот каково это — принять душ, не боясь, что у тебя сердце выскочит из груди, не отстукивая мысленно секунды, не перечисляя в голове предстоящие хлопоты по хозяйству, пока трясущаяся от страха рука смывает шампунь или мыло под струями слишком горячей воды.
Кейт хихикнула. Впервые за более чем восемнадцать лет и зная, что за дверью стоит надзирательница, а на ночь ее запрут в камере, наступил момент, когда Кейт поняла, что освобождена из своего собственного ада.
— Как себя чувствуешь? — спросила тюремщица, когда Кейт вышла из душевой.
— Благодарю, гораздо, гораздо лучше.
Но спустя час слезы ее все-таки настигли. Кейт рыдала так, что слышно было во всем коридоре. Последовало несколько раздраженных выкриков: «Заткнись!» И пара более сочувственных фраз.
Дежурная по этажу стояла около выхода из коридора. Заключенные часто плакали, забыв об изматывающих судебных заседаниях, но осознавая, что ближайшие несколько лет проведут тут, за решеткой. Тюремщица подождала. Но Кейт не прекращала плакать. Слишком хорошо дежурная разбиралась в характерах людей и, пару часов пообщавшись с Кейт, сразу поняла, что та не очень-то намерена кого-либо беспокоить. Значит, дело серьезное.
— Гасим свет, дамочки! — щелкнула надзирательница выключателями. — И давайте потише, пожалуйста!
Она услышала шуршание и догадалась, что Кейт попыталась приглушить свои рыдания, накрывшись подушкой.
Завершая обход через час, чтобы проверить, везде ли выключен свет и все ли на месте, дежурная обнаружила Кейт сидящей на краю своей койки. Та опустила голову, и ее волосы спадали на лицо.
— Как дела? — прошептала надзирательница.
— Хорошо, спасибо.
Кейт улыбнулась темной фигуре. Она говорила с трудом, заикаясь, глотая слезы и еле дыша. Казалось, перед дежурной малыш, который не может говорить после истерики.
— На самом деле…
— Да, Кейт?
Нечасто заключенные в такое время суток пытались начать разговор или о чем-то просили.
— Не могли бы вы мне кое с чем помочь?
— Что?
Тон надзирательницы внезапно стал более строгим — она уже приготовилась к перебранке или к странному требованию. В ночное дежурство и то и другое редкостью не было.
Кейт подняла левую руку и поднесла ее к решеточке в верхней части двери камеры.
— Помогите мне, пожалуйста, снять кольцо. Мой адвокат говорил, чтобы я носила его во время суда, но теперь все, хватит. Оно так меня раздражает, но снять его я не могу. Уже как только ни старалась, не могу избавиться от этого чертова кольца. Я не хочу, чтобы оно здесь было, пожалуйста, помогите мне, я прошу вас.
Кейт отчаянно пыталась снять с пальца вещь, которая олицетворяла все ее страдания. Когда она впервые надела это золотое колечко, она была молода, полна надежд и страсти к жизни. Та женщина средних лет, которая теперь пыталась сорвать его с опухшего пальца, была так на нее не похожа. Ей казалось, что однажды, посреди ночи, кто-то стер из ее жизни пару десятилетий. Как жестоко, как жестоко.
Кейт расплакалась еще больше.
— Помогите мне снять это чертово кольцо. Пожалуйста…
Надзирательница видела Кейт в таком состоянии первый (и, как оказалось впоследствии, единственный) раз и почувствовала, что женщине действительно нужна помощь. Через несколько минут она принесла миску с теплой водой и кусочек мыла. Отперев дверь, она протянула все это Кейт, сидевшей на койке в расстроенных чувствах.
— Огромное спасибо. Я так вам благодарна, — сказала та, улыбнувшись сквозь слезы.
И стала энергично намыливать палец, пытаясь сдвинуть кольцо с места. Кейт скребла и терла — до крови. Но даже кровь ее не остановила; она намылила палец еще сильнее и вцепилась в золотое кольцо снова. С третьей попытки, не обращая внимания, что ее палец распух еще больше, отчего кольцо еще крепче на нем застряло, Кейт удалось его сорвать. Она швырнула его в воду, положив мыло туда же, и посмотрела на след, оставшийся после кольца на пальце.
— Как вы думаете, сколько времени понадобится, чтобы след исчез? — спросила она, когда, совершая последний обход, надзирательница подошла к ее камере.
— Не знаю. Думаю, пары месяцев хватит.
Кейт кивнула. Пару месяцев она подождать в состоянии.
— Что мне сделать с кольцом?
Дежурная выудила его и держала между большим и указательным пальцами.
Кейт махнула рукой в сторону окна.
— О, мне все равно. Что-нибудь! Выбросьте его, пожалуйста.
Кейт кивнула, а потом снова принялась рассматривать палец, сгибая его и любуясь тем, как он выглядит без кольца. Она произнесла последнюю фразу так беспечно, как будто речь шла о куске мыла, а не о кольце из чистого золота.
Она скользнула под одеяло на накрахмаленную простыню и поняла, что теперь наконец свободна. Это была ее последняя мысль — сразу после этого женщина погрузилась в глубокий крепкий сон. Какой-то другой, тот, о котором она уже успела забыть, — ведь за долгие годы ее брака он был невозможен.
Разбудило Кейт солнце, лучи которого просачивались сквозь решетку, оставляя полоски света на сером одеяле. Женщина проснулась с улыбкой на лице и спокойствием в душе. У нее получилось: она сбежала из своего личного ада и наконец была в гармонии с собой. Кейт улыбалась во весь рот. Как прекрасно.
Глава 12
Наши дни
В «Перспектив-Хаус» царила какая-то устрашающая тишина. Наташа и Кейт сидели в противоположных концах дивана, перед камином. У обеих не было ни аппетита, ни сил. Изнурительный выдался денек, да и вообще весь месяц. Они очень горевали, и стресс измотал их обеих эмоционально, а организация Таниных похорон — физически. Пришло время, чтобы предаться размышлениям, время, чтобы хоть как-то перевести дух. Впервые с того момента, когда Таня покончила с собой.
