Кейт скучала по необходимости готовить детям еду; было в этом что-то такое естественное, человеческое. Готовить завтрак было для нее одним из тех ежедневных ритуалов, которые много лет скрашивали ей жизнь. Иногда она вспоминала, как держала в своей ладони их крошечные ручки, как целовала их пухленькие щечки или вдыхала сладкий аромат на темечках — и тогда начинала безостановочно плакать. Ее дети, дети, которых она уже так давно не видела. Для девушек, живущих в «Перспектив-Хаус», Кейт была сразу всем — и психологом, и защитником, и ангелом-хранителем, но никогда ни для кого из них она не была матерью, даже тогда, когда ей уже доверяли. Не имевшая своих детей, Наташа в таком случае улыбнулась бы; подобные ситуации заставляли ее почувствовать себя членом огромной дружной семьи.
Таня отправила в рот кусок пирога и теперь чувствовала, что может говорить с полным знанием дела.
— Нет, мне однозначно не нравится этот пирог.
Она скрестила руки на груди, как насупившийся ребенок.
Кейт посмотрела на Таню пристально.
— Ну и хорошо, Таня, — пропела она, забрав у нее тарелку и выкидывая ее содержимое в мусорное ведро. — У тебя всегда есть вариант умереть с голоду.
Кейт была рада, что девочки не остались дома вечером, — Стэйси отправилась смотреть фильм в местном киноклубе, а Таня уехала в паб — без сомнения, чтобы лишний раз поиздеваться над вокальными данными Тома. У Кейт появилась редкая роскошь побыть наедине с собой. Она налила себе большой бокал дешевого вина и включила в гостиной все настенные лампы. Было уютно. Кейт была счастлива от мысли, что сможет провести несколько часов в одиночестве, потому что это было ее шансом собраться с мыслями. Когда она еще была замужем, вечера были худшим кошмаром из всех возможных. Теперь, однако, вечера стали для Кейт спасением, и даже через столько лет ей по-прежнему нравилось понимать, как хорошо провести вечер наедине с собой у себя дома.
Бар очень быстро опустел. Пьяные гуляки вышли наружу, в ночь, воздух которой все еще хранил приятное тепло летнего дня. Был один из тех дней, когда ночь толком и не успевала наступить. Светлело, и утро, казалось, было совсем близко.
Том был в ударе. Он вспомнил все возможные песни. Даже те, кто не был родом из Пенмарина и не знал здешних стишков и песен, хлопали и топали в ритм. Восхитительный выдался вечерок.
Таня сидела у самого края барной стойки. Ее огненно-рыжие волосы падали на плечо, а голову девушка склонила в сторону. Под мышкой она держала мотоциклетный шлем — первый и последний подарок байкера, с которым она вчера приехала. Она уже была готова уехать домой.
Проглотив остатки пива в своей кружке, Родни улыбнулся девушке. Она казалась ему безупречной, и на сей раз не из-за количества выпивки; Таня запала Родни в душу с тех пор, как он впервые ее увидел. Ему нравилось ее мировоззрение — девушка явно не ждала романтических отношений. Родни готов был биться об заклад, что ее парень вряд ли тратил лишние деньги на шоколадки, шампанское и дорогие безделушки. Догадаться об этом было довольно легко.
— Приятный вечерок? — произнес он.
— Бывали и получше, — ответила девушка и улыбнулась.
Родни нравился ее сарказм — это была явно не какая-нибудь там дурочка, чьей самой большой мечтой было захомутать такого, как он, или хотя бы выпросить у него дневную поездку на белоснежной яхте. Непринужденный, но шутливый тон ее ответа подсказал ему все, что нужно было знать: девочка хотела поразвлечься. Хорошо, что он отпустил бармена и официантку сегодня пораньше — как будто расчистив себе плацдарм. Что же, пора в бой.
— Куда ты с этим собралась? — хохотнул Родни и указал на шлем.
— Не знаю, а есть предложения?
Ответ Тани прозвучал бы более сексуально, если бы она не приняла свою годами отточенную позу юной соблазнительницы и если бы не то грустное панибратство, с которым эти слова вырвались из ее чересчур сильно накрашенных губ. Вот так она обычно и развлекалась — заманивала мужчин, давая им иллюзию того, что хочет их.
Родни подошел к Тане и медленно потянул ее за барную стойку. Она хихикнула, хотя ничего из этого забавным не находила. Они оба ждали этого смешка как сигнала к действию: продолжай, Родни, это всего лишь безобидное развлечение.
Схватив ее за ягодицы, мужчина прикоснулся губами к шее девушки, вдыхая молодой, свежий аромат ее тела. Скользнув своими ручищами под тонкую ткань ее футболки, он сделал несколько круговых движений. Таня медленно обернулась, глядя на мужчину, с которым собиралась переспать. Какой же он старый. Девушка рассмотрела его морщины и складки, его неровную и жесткую щетину.
Ей было смешно, до какой степени Родни не умел целоваться. Она думала, что такой взрослый мужчина должен быть настоящим экспертом по поцелуям, но нет. Тане этот незнакомец казался огромным. Это был настоящий великан, которого она намерена была завалить. Он так смешно себя вел — дергался и хватал ее, явно от нетерпения. Таня ухмыльнулась — ну надо же, все они одинаковые, как дойдет до дела, будь им двадцать, тридцать, сорок или пятьдесят… Сейчас главным было удовлетворение насущной потребности, желания. И она могла дать ему то, что он хотел. Если отвлечься от внешности, все ее любовники были очень и очень похожи.
Они легли на липкий красный линолеум. Здесь ужасно воняло пивом и вином. Родни не говорил Тане ласковых слов, не гладил ее по волосам и не шептал что-то трогательное в момент экстаза. Нет, они занимались любовью, как животные, жестко, почти агрессивно.
Таня хихикнула в плечо Родни, покрытое клетчатой тканью пиджака, в плечо человека уже пожилого, потерявшее былую форму. Она наслаждалась короткими мгновениями своей над ним абсолютной власти. Девушка прямо светилась от восхищения, что занималась любовью с местным воротилой, который любил мощные автомобили и крепкие сигары и ценил всякие мелочи жизни. Ей казалось, что рядом с ним и она стала чуть более утонченной.
Тане хотелось, чтобы все было не так быстро, хотелось услышать хоть одно ласковое слово. Но все было тщетно.
Эйфория длилась недолго. И вот они уже, отряхиваясь, поправляли одежду. Все это — в тишине, причем не в неловком молчании, а, судя по лицу Родни, в тишине, порожденной отвращением.
Таня вдруг перестала чувствовать себя всемогущей. Вместо этого пришло знакомое до боли чувство ненависти к самой себе.
Родни помахал связкой ключей, как бы говоря Тане, что пора расходиться. Она была совершенно унижена — этот гад ни слова не проронил. А лишь звякнул этими металлическими фиговинами, как обычно делают, чтобы успокоить ребенка или собаку. И вдруг он потянулся к ее лицу, и Таня так надеялась ощутить нежное прикосновение. Но Родни всего лишь ущипнул ее за щеку, как можно было ущипнуть непослушного племянника или нашкодившего школяра.
Он остановил машину у самого съезда к «Перспектив-Хаус». Едва Таня успела вылезти, как джип умчался прочь. В окнах гостиной был заметен свет ламп, оставленных Кейт. Таня повернула ключ в замке.
