— Ой! Нет, я ничего не преподаю. То есть, вообще-то, по образованию я преподаватель английской литературы, но никогда по специальности не работала. Планам помешала жизнь — дети и всякое прочее.
Кэтрин хихикнула, но ей совсем не понравилось, как прозвучали ее слова.
— На самом деле я жена того самого Марка-мистера-Мудилы-Брукера, — добавила она.
Большинство людей в этот момент рассмеялись бы, или расплакались, или засмущались, стали бы извиняться и рассыпаться в объяснениях — дескать, это была всего лишь неправильно понятая шутка. Но — и Кэтрин это обнаружила гораздо позже — Наташа была не такой, как все, во многих отношениях. Она положила руки на плечи Кэтрин и посмотрела ей в глаза.
— Тяжело тебе приходится, девочка!
И хотя бы по одной этой причине (пусть потом и появились многие другие) Кэтрин решила, что Наташа прекрасна, и очень обрадовалась, что та выбрала в качестве подруги именно ее.
Остальную часть дня Кэтрин провела в хлопотах по хозяйству — чистила окна в столовой, поливала цветы в зале, готовила канапе на вечернее собрание и ужин для своей семьи. Справившись со всем этим, Кэтрин собрала белье, погладила простыни и аккуратно сложила их в шкаф с постельным бельем, где они будут теперь дожидаться своей очереди. По ее подсчетам, ими воспользуются в среду. Наконец, когда было что-то около половины четвертого, Кэтрин расчесала волосы, воспользовалась парфюмом и нанесла тонкий слой румян на скулы. Затем надела розовую льняную юбку и кардиган, который застегнула на все пуговицы, чтобы выглядеть «женственно и просто», — как раз по инструкции Марка.
Каждый вечер Кэтрин садилась за свой белоснежный туалетный столик, перед огромным трюмо, и начинала приводить себя в порядок. В ее голове постоянно всплывал текст какой-то старой песни, она вспоминала ее уж слишком часто. Звенела, как будильник, который Кэтрин не знала, как выключить:
Знай, моя милая, нужно желанной
Быть для супруга всегда!
Только не мрачной и не жеманной —
Может он бросить тогда…
Кэтрин прорепетировала перед зеркалом свою коронную счастливую улыбку. Ей приходилось заставлять себя улыбаться почти каждый день, потому что уже очень и очень давно улыбаться у нее не было никакого желания.
Глядя в зеркало, Кэтрин всегда ожидала увидеть, как ее лицо расплывается, словно яйцо на сковороде или часы на картине Дали, стекая вниз по столу и превращаясь в горькую лужицу. И ее всегда удивляло, что лицо все еще на месте, как надо. Вот только улыбка ее подводила: губы улыбались, но глаза в этом спектакле участвовать отказывались, оставаясь неподвижными и испуганными, как бы она ни старалась. Значит, просто нужно постараться еще. Вот тебе и ответ, Кэтрин: постарайся уж.
Глава 4
Пять лет назад
В кабинете адвоката стояла духота, повсюду были навалены стопки толстенных книг, а на стенах висело нечто, что напоминало Кейт рыболовные снасти. Тут было несколько жутко древних удочек и порванный садок — даже маленькая рыбка без труда выбралась бы из него. Подоконники представляли собой кладбище пауков и мух, лежавших на спинках, словно гнилые ягоды. В солнечных лучах, пересекавших комнату, были хорошо заметны кружащиеся повсюду частички пыли.
Кейт почувствовала, как у нее в горле першит от всех этих чешуек и пылинок. Она попыталась закрыть рот, но открыть окно просить не рискнула. Наверное, не стоит пускать сюда грязь и сырость центрального Лондона. Кроме того, ей нравилась царящая в офисе мистера Барнса тишина.
Кейт была на свободе всего три дня и шесть часов. Из положенных восьми лет она отсидела пять и теперь была готова увидеть мир. Самое большое удовольствие до этого дня ей доставляла возможность молчать: в такси, которое везло ее из тюрьмы, в номере гостиницы, где она остановилась, и вот теперь в этом грязном офисе в Найтсбридж, перед тем, кому Марк доверил самое дорогое. Деньги.
Мистер Барнс, адвокат, был явно человеком старой школы: с красным отечным лицом и в извечном твидовом костюме. Вероятно, когда-то даже окончил Маунтбрайерз. Перед такими Марк обычно ходил на цыпочках. Скорее всего, этот мистер Барнс уже пересказал дружкам историю Кейт за бокальчиком пива и кусочком воблы — она определенно была представлена как опасная преступница, страшная женщина, зарезавшая всеми уважаемого и неоднократно награжденного государственными наградами директора школы Маунтбрайерз.
Не все ли ей равно? Лишь до тех пор, пока эти сплетни не дошли до Йоркшира, где жили Лидия и Доминик. Возможность этого Кейт очень пугала.
Барнс надвинул на свой нос картошкой тяжелые очки в оправе золотого цвета и внимательно изучил документы, которые держал в руках. Он читал так погруженно, как будто информация, содержащаяся в этих бумагах, была для него совершенно новой. Впрочем, быть может, так оно и было на самом деле. К тому же так адвокат мог еще раз продемонстрировать свое превосходство — ему были безразличны возможные планы Кейт или то, что та понапрасну тратит свое пребывание на свободе, просиживая лишнее время в его душном кабинете. Барнс, очевидно, был просто счастлив пригласить Кейт к себе в офис и заставить ждать в тишине, пока он думает, что делать с документами. То, что адвокатишка считает ее настолько ничтожной, забавляло Кейт. Только он совсем не знал, что она, в принципе, даже довольна — в отличие от тех, кто сидел в кресле перед ним, у нее не было никаких угрызений совести, ей не нужно было юлить и притворяться. И к тому же у нее была куча времени.
В конце концов мистер Барнс дочитал все документы, убрал их в свой кожаный портфель и снял очки.
— Надеюсь, вы…
Кейт подождала окончания предложения, но Барнс замолчал.
— Да, да, — ответила она.
— Замечательно.
Он улыбнулся, показав пожелтевшие зубы. Они показались Кейт похожими на бивни. Вкупе с его общим обликом человека-моржа это адвокату очень подходило. Она терпеливо улыбнулась бессмысленности их разговора.
— Так вот, Кэтрин… — продолжил мужчина.
— Кейт, если можно, — поправила женщина.
— Простите? — не понял Барнс.
— Я больше не Кэтрин Брукер. Собственно, никогда ею и не была; так меня называл Марк. В детстве все звали меня Кейт или Кейти, а Кэтрин — это то имя, которое придумал для меня муж. Он лишил меня всего, даже моего собственного имени. Но теперь я снова Кейт, а моя девичья фамилия Гавье. Я больше никогда не буду Кэтрин Брукер.
Мистер Барнс в изумлении уставился на милую женщину, сидящую перед ним. Он вытянул шею, снял очки, выпятив нижнюю челюсть, — чем еще больше себя изуродовал. Без сомнения, он думал, что она совершенно чокнутая, одна из этих чертовых феминисток, которые борются за равенство женщин и мужчин. Во времена его молодости женщины замужеству радовались и фамилию мужа носили с гордостью.
— Как бы там ни было, принципиального значения это не имеет, — нахально произнес он.
