– Смотрите все, это моя сестра! – произносит Зои.
Она довольно потирает руки, словно хочет высечь огонь из своих пухлых ладошек. Хватает меня за рукав и тащит за собой, показывая картинки на стенах, аквариум с рыбками, называя имена своих друзей. Ни разу в жизни я не ощущала себя столь важной персоной.
Мы выходим на улицу и садимся в машину. Джон совершает круг по территории комплекса. Зои с гордостью указывает на игровую площадку.
– Ее любимое место, – улыбается Джон, оборачивается и гладит дочь по ноге. – А вон там огород, где детей учат ухаживать за растениями.
Мы проезжаем мимо теннисного корта и невысокого красного здания, на котором я вижу надпись: «Центр иппотерапии».
– Это что такое?
– Раньше была конюшня. Здесь детей учили ездить верхом. Считается, что подобные занятия развивают баланс и координацию. Но главное, это помогало им обрести уверенность в себе.
– Плутон! – кричит Зои на заднем сиденье.
Джон улыбается ей в зеркало заднего вида:
– Да, солнышко, я знаю, как ты любишь Плутона, свою лошадку. – Он поворачивается ко мне. – Сама понимаешь, такая программа связана с большими расходами. Прошлой осенью, когда школе урезали бюджет, от лошадей пришлось отказаться.
Внутри у меня соединяются два проводка и загорается лампочка.
В полном согласии с прогнозом погоды мелкий дождь не перестает моросить с той минуты, как я прибыла в Сиэтл. Но я ничего не имею против. Я даже рада возможности никуда не выходить и провести целый день на небольшом кирпичном ранчо Джона и Зои. Здесь очень уютно, дубовые полы покрыты разноцветными ковриками, на стенах – полки, уставленные книгами, в каждом уголке – картины и безделушки. Джонни привозил их со всего мира, когда был гастролирующим музыкантом. Сегодня Зои разрешили не ходить в школу, и мы втроем сидим на ковре и возимся с конструктором лего. Из колонок доносится музыка в стиле инди, ненавязчивая и возбуждающая одновременно.
В шесть часов вечера Джон решает приготовить свое фирменное блюдо – баклажаны с пармезаном. Мы с Зои идем на кухню, чтобы сделать салат.
– Смотри, Зои, это надо хорошенько встряхнуть. Вот так! – Я встряхиваю контейнер с заправкой для салата и передаю ей. – Теперь ты.
– Вот так! – повторяет она и, взяв пластиковый контейнер обеими руками, встряхивает его так сильно, что с него слетает крышка. На столе расплывается масляная лужа.
– Ох, прости, Зои, я не проверила, плотно ли завинчена крышка! – вздыхаю я и хватаю тряпку, торопясь вытереть лужу.
Мне очень стыдно, что я стала причиной маленькой аварии. Но Джон весело хохочет:
– Зои, полюбуйся на себя!
Он подводит девочку к зеркальной двери духовки и указывает на ее отражение. Лицо и волосы Зои сплошь покрыты белыми брызгами. Она находит, что это очень забавно, и заливается счастливым смехом. Снимает пальцем каплю со щеки и облизывает его.
– О, какая ты стала вкусная! – восклицает Джон и делает вид, что лижет волосы дочери.
Зои визжит от удовольствия. Я наблюдаю за отцом и дочерью, затаив дыхание. Мне хочется запомнить эту сцену навсегда. В моем детстве не было подобных сцен.
Когда мы наконец усаживаемся за стол, Джон поднимает бокал с вином.
– За моих прекрасных дочерей! – произносит он. – Мне крупно повезло в жизни.
Зои поднимает стакан с соком, и мы чокаемся.
Мы долго сидим за дубовым столом, слушая рассказы Джона о его увлекательных музыкантских странствиях. Но вот Зои начинает зевать и потирать глаза.
– Моя маленькая соня, пришло время отправляться в кровать, – говорит Джон, вставая.
– Нет. Я хочу еще побыть с моей сестрой.
– Давай я помогу тебе приготовиться ко сну! – предлагаю я.
Зои, довольно тряся головой, соскальзывает со стула и хватает меня за руку. Уже выходя из кухни, она оглядывается на отца:
– Ты оставайся. Мне поможет моя сестра.
– Слушаюсь и повинуюсь, – улыбается Джон.
Зои ведет меня в свою комнату – настоящий леденцовый дворец, где царят розовый и лавандовый цвета. На окнах – кружевные занавески, на кровати – целый зоопарк мягких зверюшек.
– Какая красивая у тебя комната, – говорю я, зажигая лампу на ночном столике.
Зои надевает пижаму, я помогаю ей почистить зубы. Она ложится в постель и хлопает по простыне рядом с собой:
– Ты сегодня спи здесь!
– Хочешь, почитаю тебе перед сном? – предлагаю я.
– Либия! – кричит она. – Либия!
Я подхожу к полкам и читаю названия книг, выискивая слово «Либия». Поиски мои безуспешны, и я решаю прочесть сестренке сказку про свинку по имени Оливия.
– Эта? – говорю я, показывая Зои книжку.
Она радостно кивает:
– Либия!
Положив голову на вторую подушку, я устраиваюсь на кровати рядом. От Зои исходит запах мятной зубной пасты и ванильного шампуня.
– Читай! – приказывает она и целует меня в шею.
Где-то в середине сказки глаза ее закрываются, дыхание становится глубоким и ровным. Я осторожно извлекаю руку из-под ее шеи, встаю и выключаю лампу, оставив гореть лишь маленький ночник в форме русалки.
– Я люблю тебя, Зои, – шепчу я, нагибаясь и касаясь губами ее щеки. – Спасибо за урок.
Когда я возвращаюсь в кухню, посуда уже убрана со стола, посудомоечная машина издает ровное гудение. Я наполняю бокал вином и иду в гостиную. Джон сидит в кресле, на коленях его гитара, которую он держит бережно, как ребенка. Увидев меня, он улыбается:
– Садись! Хочешь чего-нибудь? Может, принести другого вина? Или сварить тебе кофе?
– У меня уже есть все, что нужно. – Я слегка приподнимаю бокал и опускаюсь в кресло рядом с ним, любуюсь гитарой, инкрустированной слоновой костью. – Какая красивая!
– Да, очень. Это Гибсон. Обожаю свою старушку-гитару. – Он задумчиво перебирает струны. – Знаешь, в моей жизни были периоды, когда мне казалось, что моя лодка вот-вот пойдет ко дну. И если я всегда выплывал, то только благодаря музыке. – С нежностью любовника он ставит инструмент на металлическую подставку. – А ты играешь на чем-нибудь?
– Увы, тут твои гены оказались бессильны. У меня катастрофически отсутствует музыкальный слух.
– Как жаль, что я не знал тебя, когда ты была маленькой, Бретт!
Два часа мы болтаем без умолку, рассказывая друг другу случаи из собственной жизни и просто забавные истории, задавая бесчисленные вопросы, на которые не всегда удается ответить. Увы, это невозможно – за один вечер рассказать все, что произошло за тридцать с лишним лет. Иногда мне начинает казаться, что жизнь моего отца – это головоломка, в которой еще много недостающих фрагментов. Наверное, Джон испытывает сходное чувство.
