– Семь минут на сцене, и пункт восемнадцать выполнен! – наклоняется ко мне Брэд. – Поставишь галочку и сможешь со спокойной совестью переходить к девяти оставшимся пунктам.
– Хороший стимул, ничего не скажешь! Значит, вдоволь накривлявшись, я смогу со спокойной совестью устраивать лошадь у себя в ванной и налаживать отношения со своим мертвым папочкой?
– Прости, – Брэд указывает на уши, – ничего не слышно.
Я отпиваю мартини и поворачиваюсь к подругам.
– Классно выглядишь! – кричит Шелли.
– Спасибо. – Я бросаю взгляд на свою футболку. На груди надпись: «Не доверяй проповеднику со стояком!»
Очередной взрыв хохота заставляет меня взглянуть на сцену. Там какой-то долговязый рыжеволосый тип упражняется в остроумии по поводу красоток и их прелестей. Похоже, любимец публики. Мне, значит, выступать после него. Везет как утопленнице! Взгляд мой падает на толстомордого парня за столиком напротив. Перед ним бутылка пива и три стакана с какой-то выпивкой. Он орет, свистит, машет руками и всячески выражает свое одобрение.
Ведущий выскакивает на сцену и берет микрофон:
– Наши аплодисменты Стиву Пинкни.
Рев и оглушительные овации.
– Удачи, сестренка! – кричит Шелли.
– Заставь нас описаться со смеху! – напутствует Меган.
Брэд сжимает мою руку:
– Лиз гордилась бы тобой.
От этих слов у меня сжимается сердце. Краешком глаза вижу Билла, организатора шоу. Он машет мне рукой, приглашая на сцену.
Время замирает. Я тащусь к сцене, ощущая себя преступником, идущим на электрический стул.
– Сейчас перед нами выступит Бретт… – Ведущий делает паузу, ожидая, пока шум немного уляжется. – Наш следующий гость, Бретт Болингер, выступает на этой сцене впервые. Ваши аплодисменты!
По ступенькам я поднимаюсь на сцену. Ноги мои так трясутся, что боюсь, они вот-вот подломятся. Дойдя до микрофонной стойки, я вцепляюсь в нее обеими руками, чтобы не упасть. Луч прожектора ослепляет меня. Прищурившись, я смотрю в зал. Множество глаз уставилось на меня в ожидании. Неужели я сейчас начну сыпать шутками? Нет, это невозможно. Господи, помоги мне! Нет, мама, помоги мне! В конце концов, ведь по твоей милости я вляпалась в это безумство. Я закрываю глаза и представляю, что мы с мамой сидим за столиком в ресторане. Слышу ее голос: «Умираю от нетерпения, дорогая. Давай же, рассказывай свою историю. Я ждала этого весь день». Я вдыхаю полной грудью и ныряю в темные холодные воды, кишащие акулами.
– Всем привет!
Микрофон издает отвратительный скрип, заглушая мой дрожащий голос. Толстомордый парень за ближайшим столиком издает громкий стон и затыкает уши. Надо же, какой чувствительный! Я снимаю микрофон со штатива:
– Извините. Давненько я не выступала. Не ожидала, что микрофон способен на подобные выходки.
Я нервно хихикаю и бросаю взгляд на своих друзей. Губы Меган растянуты в фальшивой улыбке. Шелли снимает меня на айфон. Брэд судорожно дергает ногой, словно его разбил паралич.
– Наверняка, услышав имя Бретт, вы ожидали, что на сцену выйдет парень. Со мной постоянно такое случается. Поверьте мне на слово, нелегкое это дело – жить с мужским именем. Особенно мне доставалось в детстве. Ведь дети бывают ужасно вредными. Я прибегала домой в слезах и умоляла моего брата Тиффани поколотить моих обидчиков! – Я бросаю взгляд на публику, тщетно ожидая услышать взрыв смеха. Но, увы, до меня доносится лишь пронзительное хихиканье Меган. – Да, вы не ослышались. Моего брата зовут Тиффани.
– Не смешно! – выкрикивает кто-то пьяным голосом.
Я хватаю воздух ртом, словно получив удар под дых.
– Ох, если бы вы знали, сколько насмешек и глупых острот сыпалось на мою голову в школе. Кстати, это была католическая школа! Кому-нибудь из вас посчастливилось учиться в католической школе?
Раздаются жидкие хлопки, и я немного приободряюсь:
– Монахини в нашей школе были сущими мегерами! Они так нас доставали, что туалет, куда мы от них прятались, казался нам филиалом царствия небесного!
Брэд, Меган и Шелли хохотали над этой фразой до упаду. Однако у здешней публики с чувством юмора плоховато. Зрители глазеют на меня с недоумением, некоторые вежливо улыбаются, другие смотрят на часы или читают сообщения в телефонах.
– Давай закругляйся! – орет кто-то.
Я начинаю бояться, что меня вот-вот вырвет. Или, что еще хуже, я разрыдаюсь прямо на сцене. Бросаю взгляд на электронные часы у подножия сцены. Прошло всего две минуты четыре секунды. Господи боже, я должна продержаться еще пять минут! Что я там собиралась говорить? Все шутки вылетели у меня из головы. Чуть живая от ужаса, я вытираю взмокшие ладони о джинсы и в поисках спасения лезу в задний карман.
– Она собирается читать по бумажке! – доносится из задних рядов. – Издевательство какое-то!
– Вернемся в католическую школу Святой Марии, – лепечу я, едва шевеля дрожащими губами.
По залу проносится стон.
– Надоела со своей школой!
Руки у меня так трясутся, что я с трудом удерживаю карточки с записями.
– Это была не просто католическая школа, это была школа для девочек. Точнее, то была настоящая камера пыток, где год идет за два.
Публика раздраженно гудит. Глаза мои застилают слезы, мешая разобрать, что написано на карточках. Господи Боже, помоги мне! Люди, не скрывая скуки, начинают громко переговариваться. Многие встают со своих мест и отправляются в бар или в туалет. Пьяный за ближайшим столиком сжимает в пухлой лапе горлышко бутылки.
– Следующий! – орет он, указывая на сцену.
Жесть! Кажется, пора сматывать удочки. Поворачиваюсь, чтобы спастись бегством, и вижу, что у ступенек, ведущих на сцену, стоит Брэд.
– Плевать на них всех, Б. Б.! – перекрикивает он шум голосов. – Продолжай!
О как сильно я люблю Брэда в этот миг! Мне хочется спрыгнуть со сцены и сжать его в объятиях. Неплохо бы при этом его задушить. Ведь это по его милости – и по милости мамы – я выставила себя идиоткой.
– Держись! Осталось немного!
Совершив над собой героическое усилие, я поворачиваюсь к публике. На сцену уже никто не смотрит. Похоже, эти кретины решили, что наступил антракт.
– Монахини… Они делали все, чтобы мы, девочки, сохранили чистоту… и не пачкали своих головок мыслями…
Никто не слушает, даже моя группа поддержки. Меган оживленно болтает с парнем за соседним столиком, Шелли набирает сообщение. У меня остался один верный зритель – Брэд. Я ловлю его взгляд, он кивает.
– В нашей классной комнате, разумеется, висело большое распятие. Так вот, сестра Роуз… – я тру пальцами горло, в котором начинает саднить, – сестра Роуз надела на Христа штаны. Решила, что набедренной повязки ему недостаточно.
