И, отвернувшись, Эдуард пошел вниз по лестнице, оставив Конни в полном замешательстве.
– Как у него язык повернулся? – ломала она руки, пересказывая разговор Жаку.
– Горе его грызет. И не только по Софи, но и по всему, что он утратил с войной. Он и ребенка отказывается признать потому, что именно в нем сосредоточились все потери. Конечно, он понимает, что дитя не виновато ни в чем. Он человек благородный, в жизни от долга не бегал. Он придет в себя, Констанс, я уверен.
– Но у меня нет времени дожидаться! – воскликнула Конни. – Прости, но ты должен понять – меня ждут те, кого я люблю, кого я отчаянно хочу видеть. И мысль о том, что, если бы не Виктория, я могла бы в эту самую минуту уехать домой, гложет мне душу. Но я люблю девочку, я не могу ее бросить! Как у Эдуарда язык повернулся заговорить про приют? – И, заливаясь слезами, Конни поневоле улыбнулась, глядя на Викторию, которая, ни о чем не подозревая, гукала от удовольствия, лежа на одеяле под широкой кроной каштана.
– Может, оно плохо, что девочка так напоминает Софи? – со вздохом предположил Жак. – Но клянусь тебе, Констанс, рано или поздно Эдуард поймет, что это дитя – единственное, что в будущем сулит ему радость и надежду. Но сейчас он не в себе и не может судить здраво.
– Так что же мне делать, Жак, скажи мне! – взмолилась Конни. – Мне надо домой! Тянуть больше нельзя!
– Давай я поговорю с ним, может, мне удастся привести его в чувство?
Этим же вечером Конни из окна увидела, как Жак, завидев возвращающегося домой Эдуарда, идет к нему вдоль виноградника. Она затаила дыхание. Уж если кого Эдуард и послушает, так только Жака. Жак – ее единственная надежда. Уложив Викторию спать в корзинке, которую специально держала в доме Жака на такой случай, Конни как на иголках ждала его возвращения, и, увидев его, сразу поняла – дело плохо.
– Нет, Констанс, – понурился он. – Его не уговорить. Он кипит от ненависти и горечи. Стал совсем другим человеком… Даже не знаю, что тебе предложить. Я все-таки верю, что со временем он одумается. Беда в том, что у тебя этого времени нет. Я понимаю. А ведь ты как никто столько сделала для этой семьи! Ты не должна винить себя, что хочешь домой, к своим. Что ж, значит, остается сиротский приют…
– Нет! Я никогда не брошу Викторию! Тогда я не смогу жить! – Новый приступ рыданий.
– Констанс, не знаю, что ты себе вообразила, но приют, о котором я говорю, – хороший, чистый, там добрые монахини, – обиделся Жак. – И очень может быть, что такую красивую девочку, как наша Виктория, вскоре удочерит какая-нибудь приличная семья, – добавил он с напускным оптимизмом. – И прошу тебя помнить, Виктория – не на твоей ответственности. Пора тебе подумать и о себе.
Конни посмотрела на спящую крошку.
– Да? И на чьей же она ответственности?
– Послушай меня, – Жак погладил ее по руке. – Война – время страшное, время жестокое, под ее колесом пострадало много людей. Она прошлась не только по солдатам, которые пали во имя своей страны, но и по таким, как Софи и ее дочка. Да и Эдуард тоже. Может случиться, что прежним ему уже не быть. Потому что, хотя он злится на окружающих, обвиняя их в смерти Софи, по сути дела, он винит в ней себя. Дорогая моя, ты и так уже много сделала. Довольно. Скажу тебе как человек, который тобой восхищается и тебя уважает: уезжай.
– А как же отец Виктории? Если бы он знал, что Софи умерла, а Эдуард отказывается признать ребенка, он бы точно ее забрал.
– Конечно, я в этом не сомневаюсь, но как нам найти его? Он может быть где угодно… или даже мертв, как Софи… – Жак покачал головой. – Всюду такая неразбериха, Констанс, весь мир в хаосе… Эта задача нам не по силам.
– Да, ты прав. Все так… безнадежно, – поникла Конни. – Не вижу решения.
– Давай я завтра съезжу в Драгиньян, поговорю с монахинями, смогут ли они ее взять, – мягко предложил Жак. – Поверь мне, я тоже ее люблю и не отдал бы туда, где ей будет плохо. Но настала пора, когда кто-то должен снять это бремя с твоих плеч. И раз Эдуард не в силах это сделать, значит, сделаю я.
В ту ночь Конни лежала без сна, не зная, как поступить. Похоже, война изменила все представления о добре и зле, надо опираться на свои чувства… И вдруг мелькнула мысль… Что, если она увезет Викторию в Англию?
Вскочив с кровати, она принялась бегать по комнате.
Нет, это нехорошо… Если она, несколько лет не видя мужа, приедет с ребенком, поверит ли Лоуренс в то, что она расскажет? Или решит, как и все вокруг, что она лжет, и ребенок – ее? И хуже того. Даже если поверит, ребенок, появившийся после четырехлетней разлуки, вряд ли положительно скажется на их отношениях.
Это просто нечестно по отношению к Лоуренсу.
Поразмыслив, Конни снова залезла под одеяло. В ее ушах звучали слова, произнесенные Жаком. Не только ради себя, но и ради Лоуренса ей придется принять неизбежное. Жак прав. Война требует жертв. А они с мужем принесли столько жертв, что хватит на целую жизнь.
Следующим вечером Жак вернулся из Драгиньяна.
– Они ее примут, Констанс! – доложил он, найдя Конни в саду. – Мест нет, но я пообещал им немалую сумму, и они согласились. Заплатит, конечно же, Эдуард.
Конни, глотая слезы, кивнула.
– Когда ты ее повезешь?
– Думаю, чем скорее, тем лучше. Для всех. Сегодня же спрошу Эдуарда насчет денег и дам ему последний шанс одуматься, – поморщился Жак. – Если не поможет и это, то утром я заберу Викторию.
– Я поеду с тобой, – решила Конни.
– А разумно ли это?
– Да это все неразумно, но по крайней мере я хоть посмотрю, что там за место, – махнула она рукой.
– Как хочешь, – кивнул Жак. – Значит, если Эдуард не передумал, тронемся часов в девять.
Вечером Конни уложила Викторию и в последний раз сидела над кроваткой, смотрела, как та засыпает.
– Милое, дорогое дитя, – шептала она. – Мне так тоскливо…
– Эдуард тверд как скала, – утром объявил Жак. – Я спросил про деньги, он без звука их дал. Все, собирайтесь, поедем.
Но Конни уже собрала вещи Виктории – надо же было заняться чем-то бессонной ночью, так что теперь пошла принести девочку. Спускаясь из детской, она замедлила шаг – в надежде, что Эдуард, раскаявшись, вдруг выйдет из-за угла и – остановит отъезд. Увы, нет, он так и не появился.
Перед домиком Жака стоял старенький «Ситроен».
– Я припас бензина, на случай крайней нужды, – сказал Жак. – Нам как раз хватит туда и обратно.
Он включил зажигание. Машинка ожила, затарахтела. Конни с Викторией на руках села рядом с Жаком. Девочка сразу заплакала и, обычно тихая, плакала всю дорогу до Драганьяна.
У монастыря Жак взял с заднего сиденья чемоданчик с детскими вещами. Привратница провела их в тихую, прохладную приемную. Виктория на руках у Конни хныкала, не умолкая.
