– Все, что ты можешь сейчас, – это холить и лелеять то, что растет в тебе, – мягко добавила она.
– Да, ты права. Ты такая добрая и такая мудрая, Констанс! Нет слов, как я тебе благодарна! И когда-нибудь я найду способ тебя отблагодарить.
– Ты уже сейчас можешь это сделать, если перестанешь лежать тут, мечтая о смерти. Прошу тебя, Софи, дай мне помочь тебе и твоему ребенку!
– Да, прости, – вздохнула та. – Я погрязла в своих страданиях, когда вокруг столько настоящего горя. Все, с сегодняшнего дня я постараюсь исправиться. А когда приедет Фредерик, мы придумаем план…
Конни только головой покачала:
– Ты в самом деле веришь, что это возможно?
– Я знаю, что так и будет, – уверенно сказала Софи. – Он сказал, что непременно за мной приедет, и мне сердце подсказывает, он никогда меня не подведет.
– Тогда и ты, Софи, не должна подвести Фредерика.
И Софи воспряла духом! Начала есть, как полагается, подниматься в шато и в садик за стенами, где они прохаживалась под руку. Как-то утром она закинула голову, глубоко вдохнула, принюхалась.
– Послушай, Конни, воздух сегодня пахнет иначе, не так, как вчера. Значит, весна совсем близко. Жить станет веселей.
Наступил март. В саду пышно расцвела мимоза. В шато не приходил никто из чужих, Жак не разрешал Конни ездить в деревню за продуктами, сам делал это. Они жили в постоянной тревоге, что нагрянет гестапо, однако единственным проявлением внимания со стороны немцев был приезд какого-то снабженца, который явился за сотней бутылок вина и двумя бочками шнапса для военного завода.
– Уединение – залог нашей безопасности, – сказал как-то Жак. – Верить никому нельзя, и пока Софи на моей ответственности, расслабляться не будем. Так что придется тебе до поры удовлетворяться моей компанией, а мне – твоей.
Что ей оставалось, как не согласиться! Не говоря уже о том, что, сведенные необходимостью, они подружились. Конни обнаружила, что за обветренной кожей и простыми манерами Жака скрываются ум, сметливость и рассудительность. Много вечеров, когда Софи засыпала в своем подвале, они проводили за шахматами. Жак делился тонкостями возделывания винограда и изготовления вина. Конни трогала его неизменная преданность Эдуарду, который был ему и друг, и патрон. В свой черед и она в подробностях поведала ему о своей жизни в Англии, о дорогом Лоуренсе, который не знает, жива она или нет…
Конни казалось, что она живет в вечной темноте, либо внизу в подвале, либо в комнатах наверху, за всегда закрытыми ставнями. Порой она вела Софи наверх, и они сидели в чудесной библиотеке, собранной поколениями графов де ла Мартиньерес, читали что-нибудь при свете масляной лампы. Как-то Конни наткнулась там на первый том «Истории плодовых деревьев Франции» и отнесла его в домик Жака.
– Красивые книги, – признал тот, осторожно перелистывая хрупкие страницы с цветными картинками. – А первый том в прежние времена мне показывал Эдуард – его купил когда-то старый граф. Вот они и соединились, эти два тома, после вековой разлуки.
По мере того как расцветала весна, округлялось и тело Софи. Щеки ее порозовели от вечерних посиделок под ветвями старого каштана в углу внутреннего дворика. Жак, когда Софи принимала воздушные ванны, всегда был на чеку, боялся непрошеных визитеров.
Однажды к ночи, покончив с дневными делами, Жак и Конни сидели за стаканом вина.
– Ты имеешь представление о том, когда родится ребенок? – спросил он.
– Не раньше июня, согласно моим подсчетам.
– И что нам тогда делать? – вздохнул Жак. – Как это можно, чтобы первые месяцы жизни дитя провело в холодном, сыром подвале? И вдруг кто-то услышит плач? И как Софи будет ухаживать за ребенком, не видя его?
– В обычных обстоятельствах у нее была бы няня. Но сейчас не обычные обстоятельства…
– Да уж.
– Значит, – со вздохом сказала Конни, – роль няни мне придется взять на себя. Хотя опыта у меня никакого…
– Я вот подумал, Констанс, не разумнее ли сразу сдать ребенка в приют? Тогда никто, кроме нас троих, не будет знать о его существовании. Ну подумай, что у него за будущее? – Жак покачал головой. – И когда Эдуард узнает всю правду, даже подумать боюсь, как он поступит…
– Определенно здравое зерно в этом есть, – с неохотой признала Конни. – Но Софи об этом лучше не говорить. Она пока прекрасно справляется.
– Ладно, – кивнул Жак, – но имей в виду, я знаю один приют при монастыре в Драгиньяне, как раз для таких случаев.
– Мы подумаем, – тоже кивнула Конни, решив, что не стоит ему рассказывать, что в последнее время Софи увидела в своем еще не рожденном ребенке олицетворение Фредерика и символ их взаимной любви, отчего преисполнилась к нему нежности, и эта нежность с каждым днем возрастает. Это настроение Конни всячески в ней поощряла, чтобы Софи было чем жить. Жак – мужчина. Ему этого не понять.
В начале мая к ним заехал Арман. Они сели в садике Жака, смакуя розовое, налитое из бочки вино прошлого урожая. Усталый и отощавший, Арман рассказал им, как его партизанский отряд, скрывающийся на поросших густым лесом склонах Ля-Гард-Френе, готовится к высадке союзников, которую они ждут на юге.
– Мы хотим, чтобы боши думали, что высадка грозит им со стороны Марселя и Тулона, тогда как союзники планируют высадиться здесь, на пляжах Кавальер и Раматюэль. И партизаны делают все, чтобы заморочить немцев и отравить им жизнь, – улыбаясь, говорил Арман. – Мы перерезаем телефонные линии, взрываем железнодорожные мосты, перехватываем конвои с оружием. Нас уже тысячи, борцов за правое дело, и англичане помогают, присылают по воздуху и сбрасывают оружие, и организованы мы хорошо. Констанс, я знаю, вы прошли подготовку как раз для такой работы. Не могли бы вы нам помочь? Нам нужно послать связного в…
– Нет, Арман, даже не думай. Она из этого дома еще не показывалась, – на полуслове пресек его Жак, – и сюда к нам никто не лез. Если увидят, что Констанс катается на велосипеде туда-сюда, это вызовет подозрения, а нам надо думать о мадемуазель Софи.
– Но разве я не могу выехать с заднего хода? – огорчилась Констанс. – Я хочу помочь!
– Знаю, моя дорогая, и надеюсь, тебе еще представится случай. Но сейчас у нас другие задачи, – Жак многозначительно посмотрел на нее.
– А как насчет других способов поучаствовать, а, Жак? – спросил Арман. – Нам приходится переправлять подбитых британских летчиков в Англию, и, случается, им нужно где-то пересидеть, пока не придет лодка на Корсику, мы ведь через Корсику их переправляем. Может, ты смог бы пустить их к себе?
Жак покачал головой:
– Не хотелось бы привлекать внимание…
– Но, Жак, можно проделывать это потихоньку! – включилась в уговоры Конни. – Софи у себя в подвале, от винодельни вдали, и должны же мы тоже внести свой вклад! Эдуард ведь делал, что мог! Даже подвергая опасности семью!
