– Вы любите Вагнера, фройляйн Констанс? – спросил Фальк, допивая шампанское и возвращая бокал на поднос.
– Я не так хорошо знакома с творчеством этого композитора, чтобы судить. Надеюсь, сегодня я узнаю его лучше, – дипломатично ответила Конни.
– А я надеюсь, что вы, фройляйн Софи и Эдуард поужинаете с нами после спектакля, – подхватил Фальк. – Я чувствую своим долгом показать брату лучшее, что есть в Париже.
От необходимости отвечать на это Конни была избавлена, поскольку зазвучала бравурная увертюра к «Валькирии». Вагнера Конни недолюбливала, находя слишком тяжеловесными и музыку, и сюжеты, и потому большую часть спектакля провела, незаметно разглядывая публику. Ей было очень не по себе от того, что в публичном месте она находится в компании немцев, но что тут было поделать? Если, как настаивал Эдуард, они действуют в интересах высокого дела, значит, надо проглотить свое отвращение и безропотно вынести то, что рука Фалька касалась ее покрытого шелком колена.
Глянув исподтишка, Конни отметила на лице Фредерика выражение самозабвенного блаженства. Надо же, как на него действует Вагнер, подумала она и только потом осознала, что взгляд его направлен отнюдь не вниз, на сцену, а на Софи.
После представления, которое показалось утомительно долгим, Эдуард принял приглашение братьев поужинать вместе в клубе. Усаживая девушек на заднее сиденье машины, он почувствовал, как сзади что-то ударилось об его шею.
– Traоtre! Предатель! – выкрикнул голос из глубины толпы, и машину принялись обстреливать тухлыми яйцами. Шофер торопливо захлопнул дверь. Машина выехала на проезжую часть, а сзади раздались выстрелы. Эдуард со вздохом достал носовой платок и попытался стереть вонючее содержимое яйца со своего черного смокинга.
Софи с застылым от страха лицом приникла к его плечу.
– Свиньи! – рявкнул Фальк с переднего сиденья. – Будьте спокойны, мы поймаем этих негодяев, и я завтра лично их допрошу!
– Право, Фальк, не стоит поднимать шум, – поторопился возразить Эдуард. – Подумаешь, несколько яиц, не пули же. Просто оскорбленный патриот, которому еще не открылся свет истины.
– Так пусть скорее откроется, всем будет лучше, – парировал Фальк.
Когда они прибыли в клуб, Эдуард, извинившись, отправился в туалетную комнату отмываться, а Фредерик бережно повел Софи вверх по ступенькам.
– У вас рука дрожит, – тихо сказал он ей.
– Понимаете, я не выношу насилия, – Софи вздрогнула.
– Многие из нас вполне разделяют ваше отвращение, – ответил он, ведя ее под руку и лавируя в толпе, чтобы подойти к столику. А усаживая, деликатно, кончиками пальцев коснулся ее плеч и проговорил на ухо: – Не тревожьтесь, мадемуазель Софи, со мной вы будете всегда в безопасности.
Конни танцевала с Фальком, и тот водил руками по ее спине. Всякий раз когда его пальцы касались ее голой кожи, Конни сжималась от отвращения. Эти пальцы, как она знала от Эдуарда, с легкостью ложились на холодный металл спускового крючка, чтобы прямой наводкой выстрелить в человека. Зловонное, пропитанное алкоголем дыхание Фалька обжигало ей щеку, и к тому же он то и дело норовил перехватить ее губы.
– Констанс, вы не можете не осознавать, как сжигает меня желание! Прошу вас, скажите, что будете моей! – бубнил он. Конни, с застывшей улыбкой, цепенела от неприязни, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выказать этого. Этот человек был отвратителен ей – и, в общем, то, что он немец, особого значения не имело. Будь он какой угодно национальности, он все равно был бы ей противен… Оглядевшись, она увидела, что с немцами танцует довольно много француженок, хотя одеты они, конечно, были не так элегантно, как она. Судя по виду, кое-кто из них – обычные проститутки. Но, если не говорить об одежде, чем, собственно, она от них отличается?..
В другом углу зала танцевали Софи и Фредерик. Впрочем, назвать это танцем можно было только с натяжкой. Они едва двигались. Держа ее руки в своих, Фредерик что-то сказал, на что Софи, улыбнувшись, сделала шаг навстречу. Он нежно обнял ее, и ее голова легла ему на плечо – словно там ей было самое место. Оба они вели себя так, будто их связывает давняя тесная близость, и невольно возникало сомнение, в самом ли деле они лишь несколько часов как знакомы.
– Давайте как-нибудь на будущей неделе сбежим из-под надзора вашего бдительного кузена, – бормотал между тем Фальк, глянув в сторону Эдуарда, который, сидя за столом, не спускал с них внимательных глаз. – Мы сможем побыть наедине…
– Посмотрим, – улыбнулась Конни, гадая, сколько ей еще удастся водить за нос этого человека, который привык получать то, что ему захочется. – Простите, мне нужно попудриться, – на последних тактах музыки сказала она. Фальк, недовольный, по-военному резко кивнул и вывел ее с танцпола.
Вернувшись к столу, она застала Фалька и Эдуарда за разговором.
– Предпочитает мой друг Ренуара, но на худой конец сойдет и Моне…
– Хорошо, Фальк, договорились, я, как всегда, наведу справки. О, Констанс! Ты выглядишь утомленной, – сочувственно сказал Эдуард, вскочив, чтобы отодвинуть ей стул.
– Так и есть, – виновато улыбнулась она.
– Мы уйдем сразу, как только удастся выманить оттуда Софи с Фредериком, – решил Эдуард.
– Да, – ухмыльнулся Фальк. – Кажется, мужчины в моей семье неравнодушны к женщинам в вашей.
Гестаповский лимузин доставил их к дому на рю де Варенн. Конни всю дорогу помалкивала, Софи тоже. Попытки Эдуарда поддержать разговор успехом не пользовались. Когда Сара открыла им дверь, Конни, бросив брату и сестре «Спокойной ночи!», устремилась к лестнице.
– Констанс! – окликнул ее Эдуард. – Сделай одолжение, составь мне компанию в библиотеке. Выпьем с тобой по рюмочке коньяку.
Это было не предложение – приказ. Конни, вздохнув, поплелась за ним в библиотеку.
– Я пить не буду, – с порога отказалась она, видя, что Эдуард взял в руки бутылку.
– Что случилось, дорогая моя? У тебя на лице написано, что ты расстроена. В чем дело? В тухлых яйцах? Или в приставаниях Фалька?
Конни рухнула в кресло и прижала пальцы к вискам. Полились слезы, она просто не смогла их удержать.
– Понимаешь… – она потрясла головой, – я просто не в силах это выносить. Я предаю все, чему меня учили, все, во что верю… Я чувствую себя лгуньей!
– Ну же, Констанс, возьми себя в руки. Я очень хорошо понимаю, поверь мне, что ты сейчас чувствуешь. Конечно, на первый взгляд, мы отлично устроились. Опера, рестораны, танцы… Но мы-то трое – ты по обстоятельствам, я по убеждениям, а Софи по родственным связям – знаем, каких душевных мук это стоит.
– Прости меня, Эдуард, но тебе хотя бы известно, ради чего эти муки! – воскликнула она. – Тогда как у меня нет никаких доказательств, что ты прав! Я, английский агент, прибыла сюда для того, чтобы работать на благо наших стран, а не ужинать, танцевать и любезничать с нацистскими офицерами! Сегодня, когда та женщина выкрикнула это слово, «предатель», мне стало так стыдно, как никогда еще не бывало! – Конни смахнула слезы со щек. – А она… она, может быть, из-за нас умрет…
