Гестия возвращается на трон. Зевс наблюдает, как она спокойно разглаживает платье, и переводит взгляд на других, по очереди. Посейдон. Деметра. Афродита. Гефест. Арес. Афина. Артемида. Аполлон. Гермес. Эти боги и все мироздание склоняются пред ним. Все его враги повержены, уничтожены, заточены в узилище или укрощены. Он создал империю и правление, каких мир не видывал доселе. Он победил. И при этом ничего не чувствует.
Зевс глядит вверх и на дальней кромке хребта видит очертания на фоне неба, фигуру, чьи темные одеяния плещут на ветру. Явился отец его Кронос. Лезвие его серпа ловит блик от пламени внизу, Кронос помахивает своим орудием, словно маятником. Хотя даже Зевс не в силах разглядеть с такого расстояния и в таком сумраке, он уверен, что на осунувшемся и иссушенном лице его отца — жестокая, насмешливая гримаса.
— Маши, Зевс. И ради всего небесного, улыбайся! — Герино раздраженное бормотание отвлекает его. Он вновь вскидывает взгляд, но силуэт отца уже исчез. Быть может, он Зевсу пригрезился.
И вновь крики ликования. К грому небес добавляется рокот самой земли. Поздравления шлют Гея и Уран. А может — предупреждают. Ликование не прекращается. Все живое боготворит и обожает его. Этот день должен быть счастливейшим в его жизни.
Чего-то не хватает. Чего-то… он хмурится и размышляет. Внезапно исполинская молния рушится с небес и бьет в землю — свирепо клубится дым и жженая пыль.
— Не надо так, милый, — говорит Гера.
Но Зевс не слушает. У него есть мысль.
Игрушки Зевса
Часть первая
Прометей
Я же упоминал Прометея, сына Иапета и Климены. Для обаятельности у этого предусмотрительного юного титана было все: силен, едва ли не раздражающе пригож, верен, предан, сдержан, скромен, наделен чувством юмора, участлив, воспитан и во всех отношениях увлекательный и чарующий собеседник. Всем он нравился, но Зевсу — особенно. Когда только позволяло Зевсово плотное расписание, эти двое уходили бродить по округе, болтая обо всем на свете — об удаче, дружбе и семье, о войне и судьбе и еще много о чем нелепом и мимолетном, как и положено друзьям.
Во дни перед вступлением в силу олимпийского додекатеона Прометей, обожавший Зевса в той же мере, в какой Зевс обожал его, начал замечать в друге перемены. Бог, казалось, стал угрюм и раздражителен, менее тяготеет к прогулкам, менее дурашлив и игрив и вообще склонен дуться и капризничать больше, чем пристало царственному, жизнерадостному и уравновешенному божеству, какого Прометей знал и любил. Титан списал это все на нервотрепку и старался не путаться под ногами.
Как-то раз поутру, примерно через неделю после великой церемонии, Прометей, полюбивший спать в высокой траве душистых лугов Фракии, почувствовал, что его будят, настойчиво дергая за пальцы ног. Он открыл глаза и увидел оживленного и освеженного Владыку богов: тот приплясывал перед Прометеем, как нетерпеливое дитя утром собственного дня рождения. Сумрак развеялся, словно туман на горной вершине, и фирменная жизнерадостность вернулась — удесятеренной.
— Подъем, Прометей! Подъем и айда!
— Ч-во?
— Сегодня затеем нечто замечательное, нечто, о чем весь мир будет вопить эпохи напролет. Оно прогремит в веках, оно…
— На медведей пойдем?
— На медведей? У меня великолепнейшая мысль. Давай же.
— Куда мы идем?
Зевс ответа не дал, а, приобняв Прометея, потащил его через поля в молчании, изредка прерываемом возбужденным смехом. Если бы Прометей не знал своего друга хорошенько, решил бы, что тот пьян от нектара.
— Эта твоя мысль, — попробовал он выведать. — Может, начнешь с начала?
— Хорошо, да. С начала. Верно. Как раз с начала и следует. Сядь. — Зевс указал на упавшее дерево и забегал туда-сюда перед Прометеем, а тот, прежде чем усесться, вгляделся в кору — нет ли муравьев. — Так. Вспомним, как все начиналось. Эн архэ эн Хаос
[102]. В начале был Хаос. Из Хаоса возникло Первое поколение — Эреб, Никта, Гемера и все они, а следом — Второе, наши дед с бабкой, Гея с Ураном, так?
Прометей осторожно кивнул.
— Гея с Ураном, запустившие творение катастрофического уродства в виде твоего племени — титанов…
— Эй!
— …а затем появились нимфы и духи, бесчисленные мелкие божества и чудовища, и звери, и всякое-разное, и, наконец, кульминация. Мы. Боги. Совершенство небес и земли.
— После долгой кровавой войны с моим племенем. Которую я помог вам выиграть.
— Да-да. Но в результате все хорошо. Повсюду разразились мир и процветание. И все же…
Зевс выдержал такую долгую паузу, что Прометею пришлось ее прервать:
— Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе не хватает войны?
— Нет, дело не в этом… — Зевс продолжил сновать туда-сюда перед Прометеем, как учитель, наставляющий класс из одного ученика. — Ты, наверное, заметил, что я последнее время какой-то не такой. Я тебе объясню, почему. Тебе известно же, что я иногда парю над миром, обернувшись орлом?
— Выискиваешь нимф?
— Этот мир, — продолжил Зевс, делая вид, что не услышал, — красив до чрезвычайности. Все на своих местах — реки, горы, птицы, звери, океаны, рощи, равнины и ущелья… Но ты понимаешь, гляжу я вниз, и мне горестно от того, какой этот мир пустой.
— Пустой?
— Ох, Прометей, ты и понятия не имеешь, до чего скучно быть богом в совершенном и окончательном мире.
— Скучно?
— Да, скучно. Я это недавно понял — что мне скучно и одиноко. «Одиноко» в более масштабном смысле. В космическом. Я космически одинок. И вот так оно будет веки вечные? Я на троне на Олимпе, молнии — у меня на коленях, а все кланяются и лебезят, поют хвалы и клянчат одолжений? Вечно. И в чем тут потеха?
— Ну…
— Вот честно, тебя бы тоже от этого тошнило.
Прометей поджал губы и задумался. Что верно, то верно: своему другу на имперском троне и всем его заботам и нагрузкам он никогда не завидовал.
— Предположим, — продолжил Зевс. — Предположим, я заведу новый род.
— Род соревнований в Пифийских играх?
— Нет, не соревнований. Род жизни. Новую разновидность существ. Во всех отношениях похожий на нас, прямоходящий, с двумя ногами…
— С одной головой?
— С одной головой. С двумя руками. Похожий на нас во всем, а еще у них будет — ты же умник, Прометей, как называется эта наша черта, что возвышает нас над животными?
— Руки?
— Нет, которая подсказывает нам, что мы существуем, которая сообщает нам ощущение себя самих.
