Вдруг они заметили в одной бухте множество плавучих деревьев, образовавших нечто вроде естественного плота, и, за неимением лучшего места для причала, решили пристать к этой бухте.
Вся семья уже сошла на эту зыбкую пристань, радуясь, что удастся наконец переночевать. Один только Гуапо с опаской посматривал вокруг. Вдруг с его уст сорвался испуганный возглас. Все тревожно оглянулись и заметили несчетное множество красных муравьев124, направлявшихся к плоту. Не было никакой необходимости объяснять дону Пабло причину ужаса индейца: он и сам понимал, что нападение этих насекомых было бы самым ужасным из всех несчастий, – не только потому, что они очень больно кусаются, но и потому, что они в несколько часов уничтожили бы и хину, и ваниль, и сассапарель, – словом, все запасы наших беглецов, все, что было залогом их будущего благополучия.
Все стремглав бросились к плоту, с которого только что сошли, и дон Пабло и Гуапо, схватив весла, отчалили как можно скорее от проклятого места, между тем как донья Исидора и дети поспешно заливали водою муравьев, которые уже успели взобраться на плот.
К счастью, они вовремя заметили надвигавшуюся опасность. Они пришли в ужас при мысли о том, что сталось бы со всем их имуществом, если бы они заснули, не подозревая подобного соседства, и, пробудившись на следующее утро, не нашли бы никаких следов драгоценного груза. В продолжение одной ночи был бы уничтожен труд целого года, как это, к несчастью, слишком часто случается с негоциантами и колонистами тропической Америки.
Плот кое-как привязали к деревьям, росшим на берегу, и решили, таким образом, провести ночь на воде, потому что проникнуть в чащу было немыслимо. Правда, плот был мало приспособлен для ночлега: каюта, построенная на нем, служила только защитой от солнечного зноя, но в ней нельзя было подвесить гамаков, а все открытое пространство на плоту было завалено припасами, так что растянуться там было негде. Поэтому наши путешественники, проведя ночь почти без сна, поднялись с рассветом и поспешили отчалить от негостеприимного берега.
Отвязывая плот от дерева, они обратили внимание на одну из его ветвей, простиравшуюся горизонтально над рекой и внушившую им серьезные опасения: хотя она была довольно высоко, но все же могла задеть крышку их каюты в тот момент, когда плот отнесет течением к месту, над которым она нависла, а в таком случае листья буссу, покрывавшие крышу каюты, были бы сметены в одно мгновение.
Однако, всмотревшись пристальнее, дон Пабло решил, что бояться нечего, так как ветвь эта, принадлежащая замангу, находилась выше, чем это могло показаться благодаря ее длинным листьям, характерным для всех видов мимоз. Взвесив это обстоятельство, наши герои снялись с причала, и плот наконец двинулся, покачиваясь на волнах.
Вдруг необычное волнение, которое неожиданно стала проявлять общая любимица семьи – обезьянка, поразило наших путников: бедное животное то взбиралось на крышу каюты, то спускалось с нее с тем, чтоб тотчас же опять вскарабкаться наверх; при этом она испускала пронзительные крики и с испугом поглядывала на ветвь заманга, как будто предмет, вызвавший ее страх, скрывался в густой зелени листвы.
Желая узнать, что могло внушить ей такой страх, Гуапо и дон Пабло взглянули в том направлении и увидали огромную змею, туловище которой было скрыто растениями, обвивавшими ствол заманга; голова пресмыкающегося отчетливо была видна на конце ветви, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы узнать анаконду или исполинского водяного удава.
Та часть тела анаконды, которую можно было разглядеть, была толщиною с ногу взрослого человека; на темно-желтом фоне ее чешуи вырисовывались черные пятна, блестевшие при каждом движении змеи, потому что огромное пресмыкающееся ползло по ветви, высунув свое клейкое раздвоенное жало. Голова его, торчавшая уже из листвы, наводила ужас на несчастных людей, относимых неудержимой силой течения прямо навстречу чудовищу.
Удав мог бы, если бы захотел, одним прыжком кинуться на плот и, так сказать, завладеть им всецело или же, не покидая ветви, схватить любого из находившихся на плоту, обвиться вокруг своей жертвы и шутя раздавить ее, как он не раз давил таким образом косулю, тапира, а быть может, даже тигра.
Все знали ужасную силу анаконды и ясно представляли себе всю опасность, угрожавшую им. Дон Пабло вооружился топором, а Гуапо своим мачете, донья же Исидора вместе с детьми поспешно укрылась в каюту. Едва они спрятались в ней, как передняя часть плота, где стояли индеец и дон Пабло, прошла под ветвью, вокруг которой обвилось пресмыкающееся; одно мгновение их головы находились на одном уровне с головой змеи. Оба подняли оружие, чтобы поразить гада, но и тот и другой, плохо рассчитав свои удары, промахнулись: удав отпрянул назад, а течение отнесло плот настолько, что они не имели возможности накинуться вторично на анаконду.
Все знали ужасную силу анаконды и ясно представляли себе всю опасность
Ужасная голова чудовища снова показалась из листвы, обернулась к каюте и, по-видимому, чего-то выжидала; это была одна из самых страшных минут, какие только бывают в жизни. Удав как будто колебался, кого из находившихся на плоту избрать себе в жертву. Он был уже не больше, чем в одном метре от двери, глаза его горели злобным огнем, он чуял близость добычи и приготовился схватить ее.
В это мгновение раздался пронзительный крик обезьянки, которая вместе с Леоной спряталась в каюту; заметив голову чудовища, взгляд которого с неотразимой силой привлекал ее к себе, саймири, не переставая визжать, кинулась навстречу пресмыкающемуся. Зев анаконды широко раскрылся и поглотил шелковистое тельце обезьянки, после чего удав немедленно уполз обратно в листву заманга.
Между тем плот, уносимый течением, быстро удалялся от ужасного места. Дон Пабло, бросившись к каюте, обнял жену и детей, так счастливо избежавших смертельной опасности.
Глава XLI. Тропические деревья
К чувству глубокой радости, охватившей все семейство, присоединилась горечь, вызванная потерей так трагически погибшей саймири.
Леона была безутешна. Она любила это прелестное крошечное создание, которое по целым часам просиживало у нее на плече, играя волосами своей юной хозяйки или прижимаясь к ее нежным, как бархат, щекам своим маленьким носиком. Ничто не могло быть естественнее печали ребенка, да и все остальные члены семьи вполне разделяли чувства Леоны. Берега реки все еще были покрыты густым лесом, а русло ее теперь сильно расширилось и имело в некоторых местах до девятисот метров в ширину; навстречу то и дело попадались островки, иногда довольно большие, и это вынуждало наших путешественников держаться ближе к берегу. Благодаря этому им легче было распознавать деревья, мимо которых они проезжали. Дон Пабло указывал на них детям, сопровождая это замечаниями об особенностях каждой породы; Гуапо прислушивался к этой беседе и время от времени вставлял и свое, всегда веское слово.
