Хэмерсли лежит и думает о прекрасном создании, приведшем его сюда, и строит догадки, способные объяснить столь странное стечение обстоятельств. У него нет понятия, как долго провел он в беспамятстве – оно не все время напоминало смерть, если только смерти не свойственны сновидения. А сны его посещали, и в каждом ему являлись стройная фигурка и прелестное личико пустынной охотницы.
У него есть ощущение, что ему уже знакомо это лицо, или же он его уже видел. Фрэнк старается припомнить всех, с кем встречался во время прежнего визита в Мексику, поскольку если они и пересекались где-то, это должно было произойти тогда. Но в этой чужой стране он свел знакомство лишь с ограниченным кругом дам и помнил их всех. Если до встречи на Огороженной Равнине они и виделись, то вероятно разминулись на улицах какого-то мексиканского города.
Но и это маловероятно, говорит сам себе Хэмерсли: если такую женщину увидишь, пусть даже на миг, то забыть уже никогда не сможешь. Он лежит и размышляет обо всем, что было – о чем способен вспомнить. Получается, Уолт вернулся на условленное место. Надо думать, проводник нашел пищу и воду, но теперь это уже не важно. Довольно того, что он вернулся, и оба они обрели безопасный приют среди друзей. Последний вывод напрашивается из окружающего.
Фрэнк еще слаб, как младенец, и мысленные усилия очень скоро утомляют его. Усталость, а также наркотический цветочный аромат, трели птиц и монотонный шум воды убаюкивают его. Вскоре дрема переходит в крепкий сон. На этот раз он спит без сновидений. Сколько это продолжается, неизвестно, но снова его будит звук голосов. Как прежде, разговаривают двое, но беседа сильно отличается от той, что он слышал прежде. Даже музыкальное щебетание птиц за окном кажется ему не таким мелодичным как голос, ласкающий теперь его слух.
И снова собеседники невидимы, находятся вне комнаты. Но молодой человек догадывается, что они где-то рядом с дверью, поскольку первые же слова выдают их намерение войти.
– Так, Кончита! Ступай, возьми вино и захвати с собой. Доктор дал указание давать ему вино в этот час.
– Я захватила, сеньорита.
– Vaya!
[52] А стакан-то забыла! Он что, прямо из бутылки пить будет?
– Ay Dios!
[53] И впрямь! – отзывается Кончита и убегает, явно чтобы взять недостающий предмет, с которым вскоре возвращается.
– Тс-с! – предупреждает другой голос. – Если он еще спит, не надо его будить – дон Просперо велел. Ступай тише, мучача!
Хэмерсли бодрствует с широко открытыми глазами, и сознание почти совершенно вернулось к нему. Но в этот момент что-то, возможно лукавство, заставляет его притвориться спящим. И вот он лежит спокойно, закрыв глаза. До слуха его долетает звук двери, открывающейся на петлях из невыделанной кожи, затем тихий шорох платьев, а чувства улавливают невыразимое нечто, свидетельствующее о присутствии женщины.
– Да, спит, – сообщает первый голос. – И во имя всего на свете, мы не должны его тревожить. Доктор особенно настаивал на этом, и нам следует выполнять его указания. Знаешь, Кончита, этот сеньор был в большой опасности. И она – слава доброй Деве Марии! – миновала. Дон Просперо уверяет, что больной идет на поправку.
– Как было бы жаль, будь это не так. Ах, сеньорита, ну разве он…
– Разве он что?
– Красив. Нет, прекрасен! Он похож на картину, которую я видела в церкви, на ангела. Только у ангела были крылья, а не усы.
– Фи, девчонка, не говори подобных глупостей, или я рассержусь. Ступай, можешь уносить вино. Придем снова, когда он проснется. Guardate!
[54] Не шуми.
Снова слышится шорох платья, но на этот раз, похоже, только одного из двух. Второе остается близ кушетки.
Больной гадает, какое именно. Ощущение электрического тока подсказывает ему, и на миг он решает открыть глаза и признаться в том, что все слышал.
Но иное соображение удерживает его – деликатность. Дама узнает, что он не спал и слышал разговор. Тот велся на испанском, сеньорите известно, что язык известен ему, потому как Фрэнк не питает сомнений – под «сеньоритой» имеется в виду та, которая спасла его. Кентуккиец продолжает лежать без движения, не поднимая век. Но уши-то его открыты, и в них вливаются слова, приятнее которых ему не доводилось слышать.
Это своего рода монолог, всего несколько слов, произнесенных мягким шепотом:
– Ay de mi! Кончита сказала правду, как прежде Валериан. Он воистину красив. Нет, прекрасен!
Более чем когда-либо желает Хэмерсли притворяться спящим, но это выше его сил. Глаза его сами собой открываются, и приподняв голову, он поворачивает ее к говорившей.
Американец видит ту, которую ожидал увидеть, ту, которая грезилась ему в бесконечном горячечном бреду. Ту, чья стройная фигурка и прекрасное лицо так заворожили его даже в тот час, когда он готовился расстаться с жизнью. Это тот самый пустынный ангел, но уже в наряде не охотницы, но дамы.
На щеках девушки проступают пунцовые пятна, словно она подозревает, что ее монолог подслушан. Слова только-только слетели с ее губ, и догадка терзает ее душу. Слышал ли он их? По его виду догадаться невозможно.
Сеньорита приближается и бросает на кушетку взгляд заботливый и одновременно пытливый. К ней простирается рука, а пары слов достаточно, чтобы понять – ее узнали. Глаза красавицы вспыхивают от радости – она убеждается, что разум в голове больного снова воцарился на своем троне.
– Я так счастлива, – бормочет она. – Мы все так счастливы, что вы вне опасности. Дон Просперо так и говорил. Теперь вы быстро поправитесь. Но я забыла – нам следует дать вам кое-что, тотчас же, как вы очнетесь. Это всего лишь немного вина. Кончита, иди сюда!
Юная девушка входит в комнату. Одного взгляда достаточно, чтобы узнать в ней служанку – если подслушанной прежде беседы было не довольно. Невысокого росточка смуглянка, от силы футов пяти в высоту, с двумя цвета воронова крыла косами, падающими на спину, и черными глазами, сверкающими, как у василиска.
Предусмотрительная Кончита приносит с собой бутылку и стакан, и вскоре порция прославленного виноградного сока из Эль-Пасо вливается в горло больного.
– Как милы и добры вы все! – молвит он, и голова его снова опускается на подушку. – А особенно вы, сеньорита. Если не ошибаюсь, именно вам обязан я спасением жизни.
– Не говорите так, – возражает собеседница. – Я не сделала ничего особенного – разве вы на моем месте бросили бы в беде собрата?
– О, не будь вас, я уже отошел бы в мир иной.
– Ничуть. Тут вы ошибаетесь. Не окажись меня рядом, вас все равно бы спасли. У меня хорошая новость: ваш товарищ здесь и с ним все хорошо. Он вернулся на то место, где вы погибали от жажды, принеся и провизию, и воду, так что не стоит считать ваше спасение моей заслугой. Но довольно об этом. Дон Просперо строго-настрого запретил вам разговаривать. Я тут же позову доктора – раз вы очнулись, ему необходимо осмотреть вас.
