– Марья Константиновна? – обратилась она к симпатичной женщине, сидящей за массивным красивым столом. – Здравствуйте. Можно к вам на несколько минут?
Женщина кивнула и приветливо улыбнулась. Ей было явно за пятьдесят. Но она оставалась удивительно красивой. Убранные в замысловатый узел серебристо-белые волосы, открытое интеллигентное лицо. Тонкие кисти со свежим маникюром и парой дорогих перстней. Аккуратный бежевый брючный костюм. И никаких странных декольте и коротких юбок, кричащих тонов и макияжа в стиле диско.
– Проходите, милочка, – приветливо предложила Марья Константиновна. – Чайку?
– Спасибо, – Ксюшу искренне растрогал такой прием. – Я…
– Знаю-знаю, – женщина лукаво улыбнулась. – Вы расследуете это странное дело в филармонии. Надо же! Ей хватило ума включить в программу арию из «Снегурочки»!
– Откуда вы все знаете? – удивилась Ксюша.
– Не поверите! – Марья Константиновна всплеснула руками. – Но еще год назад мы с филармонией были почти одной семьей. Актерской семьей, как когда-то восемьдесят лет назад. Мы дружили с прошлым директором. И все фестивали, и их, и наши, мы проводили вместе. Мы даже делали совместные абонементы, чтобы люди могли посещать и филармонию, и наши спектакли. Очень взаимовыгодная дружба. В финансовом плане и в личном. А потом… Случилась Зинаида Федоровна.
– Прямо как и в тысяча девятьсот тридцать восьмом году? – также чуть лукаво спросила Ксюша.
– Да, – руководитель театра кивнула и придвинула девушке чашку и маленькую вазочку с яблочным вареньем. – И теперь для артистов филармонии мои актеры просто друзья, которым можно пожаловаться на новые порядки. Конечно, я в курсе всего, что происходит там. Как и мы все в театре. Да и вообще, милочка, театральная компания она такая. Мы жить не можем без слухов и сплетен.
Они улыбнулись друг другу понимающе. Вообще Ксюша не помнила, когда ей приходилось быть такой дружелюбной, причем искренне. Правду говорят, приятно поговорить с умным человеком.
– Итак, чем могу помочь? – поинтересовалась наконец Марья Константиновна.
– Театральной историей, – живо отозвалась Ксюша. – Я даже не буду спрашивать вас, почему нельзя ставить «Снегурочку». Дело в том, что я это уже знаю. Но мне нужны детали.
– Душа моя! – руководитель опять картинно взмахнула руками. – Так, значит, призрак на самом деле существует?
– Все верно, – кивнула Ксюша. – Это дух актера вашего театра. Швайдера.
– Ганс Швайдер? – Вот теперь Марья Константиновна выглядела по-настоящему расстроенной. – Боже! Но почему?
– Вы же наверняка знаете, – начала рассказывать Ксюша, – что руководителя театра Маева и еще несколько актеров подозревали в антисоветской деятельности и прозападной пропаганде. Считалось, что лидер этой преступной группы как раз немец Швайдер. И он покончил с собой, спасая остальных. Надеялся, что с его смертью ситуация как-то разрешится, его друзья и близкие смогут избежать репрессий.
– Ох! – Марья Константиновна на миг устало прикрыла глаза. – Конечно, я знала об этой трагедии. В театре не забывают ничего. Ведь это тоже семья. А я служу своей семье уже почти тридцать лет… Но бедный молодой человек… Хотя ему ведь все удалось. Он спас их.
– Да, – согласилась Ксюша. – Вот только… Кто были остальные подозреваемые? В каких отношениях был с ними Ганс?
– Ну, прежде всего он спасал Маева-старшего, – пожилая женщина говорила об этом как общеизвестном факте. – Ганс был сиротой, и Модест Елисеевич взял его в семью, обучал, вывел на сцену. Конечно, Ганс мог переживать и за своего названого брата Георгия Маева. И за сестру.
– Сестру?
– Конечно! – воскликнула Марья Константиновна. – Аглая Маева.
– Орловская, – поправила Ксюша.
– О! – Руководитель театра усмехнулась, очень театрально. – Это же творческий псевдоним! Аглая была дочерью Модеста Елисеевича. А еще… Как же ее звали?..
– Ирина Ланская, – напомнила Ксюша.
– Да-да, – закивала женщина. – Это жена Георгия Маева. Единственное, чего я не понимаю, как в эту историю попали Вадим Драгунов и Максим Кудряшов. Они, правда, дружили с Георгием… Вроде бы Максим ухаживал за Аглаей. Ой, знаете, милочка, – Марья Константиновна опять разулыбалась. – Вам лучше это расскажет Феликс.
– Простите, – Ксюша немного смутилась. – Я уже наслышана о Феликсе, но так и не смогла понять, кто он?
– Феликс – это дитя театра, – в той же картинной манере стала рассказывать женщина. – Ему сейчас за восемьдесят. Он тут вырос, играл, блистал. Заслуженный артист СССР, между прочим. А когда он совсем постарел, то… Феликс все равно остался с нами. Теперь мы зовем его ночной директор. Как в одном старом фильме. Феликс всегда здесь.
– Значит, я могу увидеться с ним прямо сейчас? – обрадовалась Ксюша. В целом ей была симпатична эта женщина, но… Тут все было так сладко.
– Конечно! – Это восклицание сопровождал просто царский кивок. – Рядом с кассами есть закуток. Там обычно сидит дежурный. То есть как раз Феликс. Но если его там нет, посмотрите в музее.
– А это где? – Ксюша уже встала со стула и собралась к выходу.
– Я распоряжусь, вас проводят, – решила Марья Константиновна и неожиданно громко и звонко крикнула: – Аллочка!
11
Феликс был в музее. Высокий, худой, немного нескладный. Очень пожилой человек, с потрясающе прямой осанкой и благородными чертами лица. Его снежно-белая шевелюра, казалось, осталась не тронута временем, только небольшие залысины появились у висков. В нем было нечто, что напоминало старые фотографии начала прошлого века. Некое благородство ушедших в небытие дворян.
Он стоял перед большой красочной афишей, края которой чуть мохрились от времени. Ксюша представилась ему журналисткой, Феликс уже привычно стал излагать ей историю своей жизни. Было видно, что раньше ему приходилось делать это часто. А еще он даже не задумывался, что девушка могла прийти к нему по другому вопросу. Менять тему сразу она постеснялась.
– Можете называть меня просто Феликс, – церемонно поклонившись, начал разговор актер. – А вы?
– Ксения, – представилась Ксюша.
– Очень приятно, – сообщил старик и широко улыбнулся. – У меня так внучку зовут.
Про себя девушка отметила, что за эти дни Феликс был единственным, кто начал разговор со знакомства, и вообще первым представителем культурного сообщества, кто поинтересовался ее именем.
– Вот мой вечный и любимый образ! – с улыбкой, но без пафоса и бахвальства сказал актер Ксюше, указывая на афишу.
– Чацкий, – тут же распознала она, взглянув на изображения. Там красовался молодой Феликс, в светлом плаще, наброшенном на фрак, белой манишке, а из-под высокого цилиндра вился чуб рыжеватых вьющихся волос. В руках Чацкий держал трость.
