Чувствую, как к горлу подкатывает тошнотворный ком. Неприятное зрелище. Продолжаю разглядывать урода дальше.
Лысый череп выродка удлинён и покрыт бугристыми шишками. Уши настолько маленькие, что кажется, что их обрезали. Урод обводит толпу взглядом. Утирает разбитый рот рукавом куртки и зло скрипит:
– Чего… вылупились… Не… в цирке! Или… давно… калек не видели? Тоже мне… святоши собрались! Впятером… на одного!
Слова вылетают у него прямо из дыры на лице. Выродок, зло сверкнув глазами, заматывает лицо шарфом.
– А ты погодь бузить! – осекает урода священник. – Чем нас стыдить, о себе лучше расскажи. Место у нас тихое, на отшибе, сторонние не ходят, лихих людей мы спроваживаем, а добрым путникам мы завсегда рады. Ты кто таков, а? Откуда пришёл? Времена сам знаешь сейчас какие, веры никому нет.
– Из Дубровиц я, – отвечает выродок, – слышали?
При слове «Дубровицы» я вздрагиваю.
«Мир тесен, – думаю я, отказываясь верить в такое совпадение, – это же совсем рядом с Убежищем. Там, как раз в посёлке, выродки обосновались. Целая община. И по слухам они не брезгают человечиной».
Я смотрю на урода. Молчу. Выжидаю, что скажет старик.
– Это, где Подольск? – уточняет священник.
Урод кивает.
– Оттуда.
– Далеко… – тянет старик, – пёхом, что ли шёл?
– Да.
– Один?
– Угу, – отвечает выродок, – один, остальные не захотели.
– Остальные? – оживляется Яр. – Кто?
– Люди из общины, – шипит урод, – не поверили мне, что ваша обитель существует.
Я быстро переглядываюсь со священником.
– Звать как? – Яр с недоверием смотрит на выродка.
– Штырь! – урод начинает ржать и его смех напоминает треск разрываемой простыни.
– По имени! – рявкает священник. – Ты не в кабаке!
– Да что мы с ним нянчимся! – теряет терпение Михаил – здоровяк, который косо смотрел на меня, когда мы ели в трапезной. – Выкинуть его, а то он дурика включил.
По толпе идёт одобрительный ропот. Старик поднимает руку. Люди сразу замолкают.
– Ну, я жду, – священник буравит взглядом выродка.
– Олег, – тихо отвечает урод, – мать так всегда звала, пока я не обморозился, – Олег снимает рукавицу с левой руки и показывает обрубки пальцев, – а потом уже по кличке все стали.
Я смотрю на выродка и ловлю себя на мысли, что с одной стороны мне его безумно жаль, а с другой я ему не доверяю.
«Бьёт на жалость, – думаю я, – и бьёт грамотно, дозированно выдавая информацию. Научил кто? Поглядим, что дальше будет».
– Про нашу обитель откуда знаешь? – продолжает допрос Яр.
Олег исподлобья глядит на мутанта.
– Слухи ходили, люди разное рассказывали. Там, сям, что монастырь есть в Раменском районе, где живут такие как я. Мало кто верил. Давно хотел проверить, только случая подходящего не было, чтобы из общины уйти.
– А теперь, появился? – с издёвкой в голосе спрашивает Михаил.
– Да, – не задумываясь отвечает выродок, – несколько дней назад к нам пришел отряд чистильщиков. Ну, вооруженных людей из убежища в Подольске, – добавляет урод, – Они кого-то искали, а когда не нашли, перестреляли многих и сожгли посёлок. Вот я и решил уходить.
– А как ты оттуда дошел, один и без оружия? – не унимается Яр. – Где рюкзак, сумка, припасы? Или ты хочешь сказать, налегке пёхом столько километров отмахал?
– Когда вы за мной погнались, – цедит выродок, – я котомку в полынье упустил. Там и пистолет был, и жратва и одежда запасная.
– Складно говоришь, – бубнит Яр, – а главное – проверить нельзя.
– А ты сходи нырни! – издевается Штырь. – Может найдёшь чего, пригодится!
– А ты не язви, – глаза Яра наливаются кровью, – а то я тебя в прорубь макну, а по весне вытащу. Понял?!
Урод кивает.
– Усёк, чего уж тут.
Я слушаю рассказ Олега и мысленно прокручиваю события этого месяца. Провести карательную операцию – это в духе Бати. Значит искали меня и не нашли. Конечно проверить слова урода нельзя, но выродки ненавидят нас. Пока у Олега всё складывается, но веры ему нет.
– Сергий, – неожиданно обращается ко мне Михаил, – выходит он твой земляк?
Я про себя обзываю бойца идиотом, но следя за реакцией Штыря не замечаю, чтобы он вздрогнул или сильно удивился.
«Или он слышал, что меня спасли, или, если он на задании, у него железные нервы, – думаю я, – в любом случае, если его оставят здесь, то он узнает, кто и откуда я, значит врать не буду».
Жизнь снова подбрасывает мне задачу со множеством неизвестных, от решения которой зависит судьба многих людей.
– Ты из Подольска? – тихо спрашивает меня выродок.
– Да, – нехотя отвечаю я, мучительно придумывая, что можно рассказывать, а что нет.
– Из Убежища?
Я замечаю, как блестят глаза урода.
– Да, – киваю я.
– Тварь! – неожиданно взрывается Олег.
Он бьёт меня кулаком в челюсть. Я не успеваю среагировать. Пропускаю удар. Падаю. В голове точно гудит трансформатор. Я лежу на снегу и мне не хочется вставать. Вижу, как на выродка наваливается толпа, но людей останавливает грозный оклик священника.
– Назад! – кричит старик. – Не трогать его!
Толпа повинуется. Михаил скручивает руки Штыря за спиной. Я пытаюсь встать, думая о том, что после того, как меня свалил урод, я в глазах общины упал ниже плинтуса. Хотя… Ещё несколько дней назад я разбил бы ему морду, а теперь… Плевать! Думаете меня сломали? Я и сам не знаю ответ на этот вопрос. Просто, после всех разговоров со священником, внутри меня словно что-то щелкнуло, там в душе, а вместе с ней изменился и я. Это не апатия, скорее новое знание, которое заставляет переосмыслить всю жизнь.
Я кряхтя поднимаюсь. Утираю кровь с разбитых губ. Равнодушно смотрю на выродка. Думаю, мой взгляд уловил священник. По крайней мере он искоса глянул на меня. Штырь часто со свистом дышит. В его глазах мерцает огонь факелов.
– Что, тварь, – обращается он ко мне, – получил? Жаль мало! Таких сук, как ты, и твоих друзей сразу резать надо! Жаль не встретились с тобой раньше! На такое говно пулю жалко тратить! Собственными руками удавил бы!
– Олег! – рявкает священник. – Ещё одно слово и тебя выкинут за ворота!
– Велика потеря! – язвит Штырь. – Если вы, таких как этот, – он кивает в мою сторону, – у себя держите!
По толпе идёт ропот. Вижу, что многие соглашаются со словами урода, но открыто поддержать его не осмеливаются.
– Довольно! – священник поднимает руку. – Завтра будем думать, что с тобой делать, а теперь расходимся, утро вечера мудренее, тем более на таком холоде.
