Машенька. Я вижу, как Митяй стреляет в неё. Любимая падает подле креста, на котором меня распяли. Я смотрю на неё, пытаясь запомнить такие знакомые, но теперь… такие далёкие черты лица. Слепые глаза взирают на меня из пустоты, точно обвиняя в чём-то. Что это? Судилище? Нет! – отвечаю я сам себе. Её смерть дала силы жить мне, выдернув из зыбкого ничто. Я зачерпнул из отравленного источника и теперь пропитан ядом ненависти. Убивать не страшно. Страшно не убить того, кого нужно…
– Тень! – хриплый голос прогоняет видение. – Оклемался?
Сделав над собой усилие, я с трудом разлепляю заплывшие от кровоподтёков веки. В глаза брызжет солнечный свет. Тусклый обычно, но сегодня он мне кажется необычайно ярким. Как могу, поворачиваю голову. Вижу размытое пятно впереди меня, которое быстро приобретает контуры огромной фигуры, закутанной в накидку. Действие питья, или чего мне там дал Яр, быстро проходит. Я чувствую холод. Боль. Страх.
Промозглый ветер свистит в ушах. Не могу понять – холодно мне, или зубы просто стучат от лихорадки, сжигающей меня изнутри.
– Уже скоро. Еще немного и придем, – подбадривает меня гигант. – Я бы тебе еще пойла этого дал, но нельзя, вырубишься опять, а тебе, возможно, придется говорить.
– Как долго я спал? – интересуюсь я, озираясь по сторонам, видя, что Яр тащит меня на волокуше по замерзшему руслу реки.
– Всю дорогу сюда, – уклончиво отвечает мой спаситель.
– А ты? – спрашиваю я, пытаясь понять, куда это он меня притащил.
Яр хмыкает.
– А мне – без надобности. Иначе не ушли бы от твоих друзей.
При этих словах в груди остро кольнуло.
«Митяй! – думаю я. – Наверняка за нами послали карателей! Они нас не догнали или… – нехорошая догадка заставляет сердце прибавить обороты. Смотрю на закинутый за спину арбалет Яра, огромный топор, притороченный к поясу, и котомку, переброшенную через плечо, в которой сидит… Что же там сидит? Пытаюсь вспомнить наш последний разговор. Существо, дарующее силу через кровь. Да, именно об этом и говорил Яр. Его брат. И что, он, с его помощью, перебил всех чистильщиков?!»
– За Митяя не волнуйся, он жив, – бурчит Яр, точно прочитав мои мысли. – У тебя будет шанс поквитаться с ним.
– Ты телепат? – задаю я вопрос в лоб.
Слышу глухие раскаты, точно вдалеке гремит гром. Понимаю, что Яр так смеётся.
– Нет, – хмыкает мутант, – догадаться нетрудно. Знаю, чего ты хочешь. Убить его.
– Всех, – поправляю я. – Колесникова, Митяя, Арсеньева, чистильщиков. Убивать всех мучительно и долго, чтобы почувствовали, как страшна смерть, когда ты ее не зовешь!
– Умерь свой пыл! – неожиданно рявкает Яр. – Там, куда мы идем, гордецов и, тем паче, мстителей, не любят. Избави тебя бог сказать это отцу-настоятелю!
– Ты живешь в монастыре?
– В обители, – отвечает Яр. – Месте, где спасают заблудшие души.
– И мою спасут? – пытаюсь я пошутить.
– Если он захочет! – глядя в небеса, гигант поднимает голову. – На всё его воля!
– А если… – начинаю я.
– Молчи! – осекает меня Яр. – Молчи и думай, о чём ты будешь говорить с ним! От этого – жизнь твоя зависит.
Я открываю рот, пытаясь возразить, но не решаюсь, заслышав размеренные удары колокола…
* * *
Село Марково. Обитель при Церкви Казанской иконы Божией Матери
По двору монастыря, по расчищенной от снега дорожке, сломя голову несётся мальчик лет десяти. Вслед за ним бежит молодая женщина в наспех накинутом на плечи тулупе.
– Авдий! – кричит она. – Сына! Стой! Куда? Заругают!
Но пострел только прибавляет хода, направляясь к огромным, оббитым толстенными досками и железными листами воротам, возле которых уже собралась толпа из нескольких десятков человек. Мужчины, вооруженные копьями, топорами и мечами, женщины, в длинных до пят пышных юбках, а также несколько стариков, перестав что-то горячо обсуждать, поворачивают головы. Лица многих скрыты респираторами и самодельными тканевыми масками.
Мальчуган, подбежав к храмовникам, резко замедляется, скользит по натоптанному снежному насту и едва не влетает в толпу. Но его успевает подхватить сутулая фигура, с ног до головы закутанная в серую накидку.
– Обожди, внучек, – слышится хриплый старушечий голос, – не время сейчас взапуски играть.
– Пустите! – сердится мальчишка, пытаясь вырваться из цепких пальцев. – Я уже большой, мне можно!
По толпе катится неодобрительный ропот. Люди искоса глядят на сопляка. В этот момент к ним подбегает запыхавшаяся мать.
– Авдий! – выпаливает она. – Как ты посмел ослушаться меня?!
Женщина замахивается, намереваясь отвесить мальчишке подзатыльник, но её руку перехватывает старуха.
– Ксения! – неожиданно рявкает она. – Сколько раз тебе говорить, что это не метод!
Женщина, глядя на старуху и тщетно пытаясь вырвать ладонь, обиженно тянет:
– Эльза, а как его ещё приструнить? Совсем от рук отбился, как… – женщина замолкает и, помедлив, добавляет: – муж погиб.
Старуха разжимает пальцы. Гладит мальчишку по голове.
– То моя вина была, не смогла выходить, не удержала.
– Не кори себя! – спешит ответить Ксения. – После того боя с летунами многих господь к себе призвал. Значит, такова его воля!
Эльза кивает, затем оборачивается, окидывает взглядом людей в притихшей толпе. В этот момент звонарь на колокольне, с криком: «Вижу их!» – ударяет в колокол. Над монастырём разносится печальный перезвон, эхом летящий по руслу Москвы-реки.
Эльза переводит взгляд на возвышающуюся, метрах в пятидесяти от неё, величественную церковь, построенную из красного кирпича, затем вздыхает и, бросив: «Я скоро приду», – направляется к церкви.
Люди смотрят ей вслед и тихо, так, чтобы Эльза не расслышала, вновь о чём-то возбуждённо переговариваются друг с другом…
* * *
Застыв на пороге храма, старуха мнётся, переступая с ноги на ногу, и, глубоко вдохнув, точно перед прыжком в омут, заходит внутрь. Пройдя с десяток шагов, Эльза замирает, видя, что на полу церкви, раскинув руки и что-то шепча, лежит отец-настоятель. Рядом с ним валяется деревянный посох – толстая, обожжённая до черноты, сучковатая палка, покрытая непонятными письменами, с грубо вырезанным навершием в виде креста. Скрипящему, как несмазанное колесо телеги, голосу старика вторит шипение развешанных по стенам нещадно коптящих масляных лампад, чей тусклый свет порождает смутные тени под высоченным сводчатым потолком.
Постояв с минуту, старуха, наконец, решается побеспокоить отца-настоятеля.
– Отче! – тихо произносит Эльза. – Прости мне дерзость мою!
Но священник, тихо повторяя слова молитвы, продолжает лежать, раскинув руки, точно пытаясь обнять кого-то невидимого.
