– Зачем детей порешили, нехристи? – не выдержал Егорыч, стоявший рядом с землистого цвета лицом.
Ответом были лишь волчьи взгляды исподлобья да свистящее сопение.
Заметив нацистский партийный значок на мундире гауляйтера, комбриг сорвал его и с яростью зажал в кулаке. Произнес коротко:
– Расстрелять!
Швырнул значок на ступени и придавил каблуком сапога:
– Ненавижу партийных!
– Товарищ подполковник, вы уточняйте – каких, – осторожно напомнил кто-то из стоящих сзади офицеров.
– Да, сука, любых! – окончательно вскипев, не выдержал комбриг. Его буквально трясло. – Все они одинаковые! Сколько людей через таких фанатиков везде погибло!
Лейтенант из штурмовой группы уже толкал немцев к стене дома, другой рукой расстегивая кобуру. Неожиданно сделал шаг вперед Егорыч, приставив винтовку к ноге:
– Дозвольте поучаствовать?
Комбриг внимательно посмотрел на старого солдата и молча кивнул. Вдвоем с лейтенантом они отошли на несколько шагов.
– Хайль! – переглянувшись и вскинув руки, прокричали в последний момент одновременно гауляйтер и эсэсовец.
Треснули выстрелы. Все переместились на другую сторону крыльца – подальше от того места, где только что расстреляли нацистов. Рядом с Терцевым оттирал красным флагом с рукава гимнастерки вышибленные мозги кого-то из расстрелянных Егорыч – недостаточно далеко отошел для винтовочного выстрела. Вложив пистолет в кобуру, уводил свою штурмовую группу обратно к дороге лейтенант…
Терцев снова поглядел на дом. Майора продолжал колотить озноб. Из головы не шли дети в кроватках. Он прошел через парк к боковому крыльцу. С него неожиданно появился Коломейцев. Терцев бросил взгляд на стоявшую тут же «тридцатьчетверку» – ну точно, это же неизменный бортовой номер ротного. Получается, это Витяй залепил снаряд по проклятому дому. Коломейцев, не замечая комбата, стоял с бутылкой коньяка в руке. Одним махом, не отрываясь, осушил бутылку на две трети. Вытер губы тыльной стороной ладони и тут только увидел комбата. Вместе они присели на ступеньки крыльца.
– Извини, увлекся, – протянул бутылку Терцеву.
– Видел детей?
– Лучше бы не видел.
На Коломейцеве тоже лица не было. Майор взял бутылку повертел в руках, хлебнул и вдруг резко сплюнул:
– Это их, из дома?
Витяй кивнул.
– Не буду. – Скривившись, Терцев закинул коньяк в кусты. – Дай лучше нашей водки из фляги.
Вдвоем за считаные минуты большими глотками они осушили флягу до дна. Шли к машине совершенно трезвые. Только озноб колотил каждого из них чуточку поменьше…
– Да что за день сегодня! – хлопнул по столу командир бригады, только что добравшийся до расположения своего штаба.
Минуту назад ему доставили сообщение – склад горюче-смазочных материалов 76-го отдельного автотранспортного полка подвергся нападению немецких танков.
– Карту! – распорядился подполковник, освобождая место на столе. То, что склад ГСМ оказался впереди боевого подразделения, в нынешней обстановке удивления не вызывало. Через несколько секунд поднял глаза на приехавшего посыльного:
– Так это же совсем рядом! Буквально на окраине соседней деревни.
– Ну так мы поэтому и сразу к вам… – начал посыльный и тут же выпрямился, четко закончив по уставу: – Так точно, товарищ подполковник!
– Терцев! – крикнул в открытую дверь комбриг.
– Я! – появился на пороге майор.
– Разберись.
– Есть!
Быстро ознакомившись с обстановкой, майор Терцев, собрав все имевшиеся в наличии свободные танки батальона, посадив на броню пехотное прикрытие, форсированным маршем выдвинулся навстречу прорвавшемуся противнику. До соседней деревни оказалось меньше десяти минут ходу. Черные шлейфы густого дыма от горящих нефтепродуктов были видны издалека.
– Ой, е… – только и проговорил Ветлугин, выглядывая из водительского люка командирской машины.
Всю дальнюю окраину затянуло непроглядной поволокой рукотворного тумана. Вдоль деревенской улицы стояли нескончаемой вереницей заправщики и грузовики снабжения. Судя по бестолковой суете вокруг распахнутых дверей кабин, настроение у личного состава было близко к паническому. Приказав Коломейцеву рассредоточить танки среди домов, Терцев спрыгнул с брони и подбежал к встретившему их лейтенанту автомобильных войск. Вдвоем они поспешили на самую окраину. Лейтенант рассказывал по дороге:
– Получили вводную, что мы в нашем оперативном тылу. Только обустроили склад по всем правилам и приготовились начать отпуск топлива и материалов – тут этот налет. А у меня два автоматчика и три «лимонки». Чего я против танков сделаю? Ну у шоферюг еще, может, «трехлинейка» у кого под сиденьем…
– Что на складе? – быстро спросил Терцев.
– Сейчас никого. Все сюда убежали. А фриц вон, – указал на очередную вспышку взрыва в чадящем мареве впереди лейтенант, – лютует напоследок.
Терцев вскинул к глазам бинокль. Черт, ничего не видно. Прислушался. Слух разобрал рык танкового двигателя. Вгляделся в окуляры еще раз – вроде за дымом мелькнул силуэт бронированной машины. И опять тьма…
– Только я чего заметил, товарищ майор, – толкнул его под локоть лейтенант, – он там, кажись, один.
– Один?!
– Своими глазами Т-пятый видел. Взбесилась кошка, носится как оглашенная…
В этот момент на окраине деревни начали рваться снаряды. Все правильно, «пантера», машинально отмечал Терцев, ее орудие работает. Неужели наше прибытие заметил? Вот это чутье у немца. Майор засек вспышки выстрелов германца. И вправду получалось, что стрелял один танк. Мать честная…
Бегом они вернулись к своим машинам.
«Никуда он, конечно, от нас не денется, – задраивая люк, думал Терцев. – Но бед еще понаделать может. Пора остановить».
– Построение в линию, – отдавал приказания по рации комбат. – С исходной залп, прицел постоянный.
Взревев дизелями, обрушивая каменные заборчики и деревянные палисадники, маневрируя между домами, «тридцатьчетверки» выбирались на исходную позицию. От деревни разворачивались веером.
– Общая, с короткой – огонь! – спокойно и деловито распорядился Терцев.
Танки замерли перед броском на небольшой возвышенности. Расчет майора строился на том, чтобы накрыть территорию злополучного склада залпом из орудий. Там жалеть нечего. Отработать для начала по квадрату, раз уж все равно ничего не видно из-за дыма. А дальше проутюжить низину. Если в дыму ничего не видим мы, не увидит и немец. И возьмет, конечно, наша – тут без вариантов.
«В конце концов, может, это последний рывок, – подумалось Терцеву. – Ведь совершенно очевидно, что бои по всему фронту закончатся вот-вот. А вдруг это наш последний рывок до победы?»
