– Ползком к лесу! – прохрипел майор, понявший, что спорить с упертыми танкистами бесполезно.
И пополз первым, отчаянно работая локтями. Минут пять, пока бой гремел сзади, они ползли – сопели, покрываясь потом, оставляя за собой в снегу борозды нелепых следов, тянущихся непрерывной, извилистой линией. Терцев уже видел, как в кустарнике копошится еще одна самоходка, видел ее борт и такую знакомую, как у «тридцатьчетверки», корму, когда снаряды начали рваться в перелеске. С другой его стороны послышался лязг гусениц, зазвучали длинные пулеметные очереди, скороговоркой ударили автоматы. Временами порывы ветра доносили отголоски отчаянных криков, обрывки брани на русском языке. Гулко бахали одиночные винтовочные выстрелы. Похоже, кого-то добивали. Капитан догадался – в лесу, который казался им спасительным, бежавшие пленные, по-видимому, нарвались на другую группу прорывавшихся немцев. Причем располагавшую тяжелой техникой. И теперь там шла бойня…
Через минуту на поле, едва их не задавив, выскочила задним ходом вторая советская самоходка. И тут же получила снаряд в борт. Дернулась, задымила, разгораясь. Люки изнутри никто не откинул.
Терцев, лежа в снегу, обернулся в ту сторону, откуда был произведен выстрел. За маячившим вдалеке у дороги их разбитым «Опелем», на котором они ехали всего четверть часа назад, разглядел в клубах стелющегося по полю дыма силуэт «пантеры». Утер пот, перевел взгляд в другую сторону.
«Заметь, заметь его», – беззвучно шептал губами капитан советским самоходчикам в сторону чадного марева на месте раскатанного «Мерседеса». Из марева хлопнул выстрел. Мимо! Ясно, бьют наугад. Чувствуют, что противник рядом, определили направление, но не видят его наверняка. Маловато опыта у ребят…
Мыслями Терцев уже снова участвовал в очередном танковом поединке. Самоходка выстрелила еще раз и двинулась вперед.
«Стой! Куда!» – обожгло капитана изнутри. Выходить из дымовой завесы на приготовившегося к выстрелу противника было фатальной ошибкой. Терцев сжал кулаки в снегу так, будто отчаянно тянул на себя несуществующие рычаги.
Орудие «пантеры» молнией сверкнуло над полем. С отчаянием понимая, что промаха не будет, Терцев уронил голову в снег. Разгреб сухую корку наста, зачерпнул ладонью колкое серое крошево, растер им лицо. Подняв голову, с болью увидел замершую на дороге объятую пламенем первую «сушку»…
Приподнявшись на локте, капитан огляделся по сторонам. Ни Ветлугина, ни майора рядом не было.
«В снег так зарылись или отползли куда-то?» – недоуменно отметил про себя.
Сознание пульсировало где-то у виска вместе с гулко колотившимся сердцем. Дергаться сейчас куда-либо бессмысленно. Нужно отлежаться. Авось пройдут мимо и не заметят. Помешать немцам продолжать прорываться из окружения дальше он все равно не может в своем положении. Равно как и помочь кому-нибудь из наших ребят…
Мимо не прошли. Терцев видел, как «пантера» двинулась дальше, сбрасывая с дороги на обочины разметанные по ней горящие остатки машин. Следом гуськом ползли бронетранспортеры. С них прямо на ходу выпустили несколько очередей куда-то в другую часть поля. От перелеска обратно на равнину выдвинулась цепь гренадеров. Ломая кустарник, наискось за их спинами прошла к изгибу дороги короткоствольная «четверка». Ветер постепенно относил гарь, обнажая место короткой схватки. Капитан не шевелился, но, видимо, его кто-то заприметил заранее. Сначала пнули ботинком в подошву сапога, а затем сразу выдернули из снежного наста, рывком поставив на ноги. Возможно, приняли за спасшегося члена экипажа подбитой самоходки. Ткнув в спину карабином, повели в сторону одного из остановившихся у обочины бронетранспортеров.
«Проклятье какое-то!» – только и успел подумать Терцев, увидав под кормой бронетранспортера сержанта Ветлугина в окружении вооруженных гренадеров. Рядом с сержантом испуганно жался к броне еще один старый знакомый – чумазый солдатик в шинели без хлястика. Так же пинками их загнали в гулкое железное чрево. Теперь капитан уже окончательно не мог понять, прорвались из котла немцы или еще нет. Или это вообще какие-то другие, с внешней стороны. Но в любом случае о попытке побега пленных этим было ничего не известно – не разобрались в суматохе. Иначе разговор бы вышел другой, и очень короткий. Что ж, придется все начинать сначала… Они переглянулись с Ветлугиным и строго посмотрели на чумазого солдатика. Тот молча вжался в стенку отсека. Гренадеры загрузились внутрь, набились рядом. Один положил на колени взведенный автомат. Приготовились к движению.
– Halt! – раздалось снаружи.
Через незакрытые дверцы десантного отделения бронетранспортера было видно, как на обочине возникла фигура огромного солдата в шинели с заткнутыми за пояс полами. Солдат подходил медленно, но твердой поступью. Поперек груди его наискось болтался на ремне маузеровский карабин. А через каждое плечо, словно большие вытянутые кули, были перекинуты два человеческих тела. Ветлугин узнал в пришедшем их первого конвоира с хутора, который размещал танкистов на чердаке. Глянул на положенную в снег у раскрытой дверцы фигуру. Неожиданно опознав в ней совершенно обессилевшего майора-артиллериста, который только мотал головой и что-то мычал, вдвоем с Терцевым быстро затащили его внутрь, не дожидаясь реакции сидевших внутри машины немцев. Один из них обвел взглядом пленных, но ничего не возразил. Подошедший обменялся короткими фразами со своими товарищами, подал внутрь другого раненого. Им оказался тот самый маленький, худой и щупленький второй конвоир, водивший танкистов на допрос. Видимо, он был без сознания. Весь бок его перепачканной парки справа был обожжен и густо пропитан кровью. Солдат тяжело дышал, суконная пилотка была нахлобучена почти до самых закрытых глаз. Пока гренадеры, разворачиваясь и освобождая еще место, возились внутри металлического отсека, Ветлугин протянул руки и к раненому немцу. Деловито буркнул его здоровенному товарищу с нотками уважения:
– Давай сюда своего хорька.
Действительно, заострившееся лицо раненого под пилоткой как нельзя больше напоминало именно этого зверька. Слов не поняли, но вместе с Ветлугиным гренадеры быстро втянули внутрь второго немца. Набились все как сельди в бочку так, что практически сидели и лежали друг на друге. Дверцы остались раскрытыми нараспашку.
– Los! Los! – подали команду к движению.
Бронетранспортер, резко дернувшись, тронулся и пополз, раскачиваясь, по разбитой дороге. Майора Терцев, сам кое-как вжавшийся в угол, практически затащил на себя. Артиллерист был в полузабытьи и только мотал головой в такт движению. Раненого немца, вытянув, уложили на коленях у двух рядов сидящих внутри пехотинцев. Примостившийся посередине санитар, расстегнув кожаный медицинский подсумок на поясе, ножом распорол парку и мундир, несмотря на отчаянную тряску, ловко обрабатывал рану. Привалившийся к стенке солдат, пришедший последним, втиснул карабин между ног и расстегнул шинель. Только сейчас стало заметно, что она была прострелена на груди. От бурого развода вдоль ряда пуговиц валил пар. Санитар, посмотрев на солдата, что-то прокричал сквозь шум двигателя и лязг гусениц. Гренадер сделал отрицательный жест рукой и достал из-под полы мундира индивидуальный пакет. Бинтоваться ему помог товарищ рядом.
