Помощник улегся на спину, и по глазам его широко открытым понял Сергеич, что как-то ему неловко, словно боится он чего-то.
Усмехнулся хозяин ульев. «Да он боится, что пчелы его через крышку улья и через матрац в спину ужалят!» – подумал.
– Ну вы полежите, попробуйте заснуть! – сказал ему вежливо. – А я в доме буду.
– Нет, не уходите! – попросил мужик, узел на галстуке своем ослабляя. – Я только пару минут! Для ощущения!
И действительно, минуты через три поднялся он с ульев. Пчелы как раз своим жужжанием всю поляну заполнили. Отошел гость, отряхнул костюм, хотя ничем он на ульях не испачкался.
А когда уехал джип, вернулся Сергеич в дом и коробку из пакета достал. А в ней те самые удивительные туфли из перламутровой кожи обнаружил. Поначалу решил, что это подарок для нóски. Подстелил газетку на пол, поставил туфли, ноги внутрь сунул, а они там чуть ли не потерялись – размеров на пять больше оказались, чем Сергеичу надо. И тогда понятно ему стало, что подарок этот не для нóски ему, а на память. Что это те самые, а не такие же! И еще, когда в туфли Сергеич ноги сунул, то хруст бумаги услышал. Полез потом руками в них и вытащил четыреста долларов – по две сотки в каждом носке!
Он их, кстати, и не потратил тогда! Лежат они в серванте в одной из книг вместе с другими сбережениями.
Оглянулся Сергеич на сервант, на десяток книг, что за стеклом верхней дверцы стояли. Обрадовался, что про деньги вспомнил! А то придет вдруг Пашка и почитать что-нибудь попросит! И если об этих деньгах не помнить, то легко можно без сбережений остаться. Пашка – он такой, он если что в книге найдет, никогда не признается!
«А ведь их ушить можно», – вдруг подумал Сергеич про подаренные туфли. – Только не всякий мастер возьмется! Вот ассирийцы-сапожники за такое дело взяться могут! У них, говорят, руки золотые, они самим египетским фараонам взялись бы сапоги шить! В Донецке, наверное, еще работает парочка ассирийцев, если из-за войны не уехали! Но до Донецка далеко, да и если на блокпосту кто проверит, то заберут туфли сразу и молча! Еще и обвинят, что украл! Откуда у простого пенсионера такие туфли?! Нет, пусть лучше тут полежат до лучших времен!
22
Пять дней пролетели одинаковых, как вороны. Сергеич так бы об этих спокойных и однообразных днях и не думал, если б единственным шумом, время от времени округу наполнявшим, не оказалось воронье карканье.
– Может, весну накаркают, – размечтался Сергеич, прислушиваясь и тщетно выискивая в окружающем мире другие звуки.
Пару раз он видел, как с края шифера на крыше капли капали. Но капелью назвать увиденное он все ж не решился. Потому, что и солнце едва выглядывало, и ветер холодом сырым в лицо хлестал. Так что хоть и выходил Сергеич во двор, но надолго там не задерживался. Постоит, поозирается туда-сюда и назад.
А дома что? Или кровать, или стул да стол. Делать-то особенно нечего. Только думать да вспоминать. Прошедшее, хоть веселое, хоть грустное, ему вспоминать надоело. И тянуло его теперь, как каждого мужика в такое время года, к рюмке. Но характер у Сергеича сильный был, да и к рюмкам относился он своеобразно: мог с одной рюмочкой два часа сидеть и больше смотреть на нее, чем в руку брать.
«Тебе надо было в Париже родиться! – рассмеялась когда-то, обратив внимание на эту привычку, Виталина. – Там в кафе с одной рюмкой коньяка французы часами сидят!»
Это еще когда у них между собой все в порядке было. И откуда она про Париж знала? То ли по телевизору увидела, то ли вычитала где! Сама же за границу не ездила, если не считать Белоруссии, где духи и трикотаж дешевые.
«Странно, что Пашка так долго не заходит, – переключился вдруг в своих мыслях Сергеич с бывшей жены на врага-приятеля. – Не приболел ли?»
Слово «враг», которое он в своих мыслях иногда по отношению к Пашке применял, давно потеряло свой военный смысл. Ну какой же он враг? Конечно, никакой! С врагами разве беседуют? С врагами разве ссорятся? Водку разве с ними пьют? Помогают им окна стеклить? Но ведь детским врагом ему он был? И от этого никуда не деться! Память-то не сотрешь резинкой!
Задумался Сергеич, порылся мыслями в голове, слова перебирая. И ничего не нашел! Мало у него слов в голове про запас лежит! Видно, читать надо было в детстве больше, а не мяч по колхозному полю гонять! А теперь попробуй себя заставить! Да и что читать-то? Книги, что в серванте, он уже по два-три раза перечитывал, а перелистывал раз по пять, если не больше. Да и не для того, чтобы сюжеты и героев припомнить, а чтоб деньги, меж страниц спрятанные, пересчитать. Правда пересчет этот мало что давал. Сумма в зеленых долларах уже три года не менялась. Да и гривни, хоть их никто и не отменял, но смысл свой потеряли. Потому, что тратить их было негде. В Светлом никто у него денег не попросил за яйца и консервы. Люди там добрые. Видят, что твоя беда больше ихней, вот и помочь сразу готовы!
«Но что ж с Пашкой-то? – снова вернулся Сергеич мыслями к жителю недавно переименованной им улицы. – Пойти, может, проведать?»
Время к вечеру близилось. Дни хоть и становились длиннее, все равно заканчивались слишком рано, не давая пасечнику повода темень за окном вечером называть.
Оделся он, обулся. У калитки задержался, к табличке «ул. Шевченко» присматриваясь.
Когда у Пашкиной калитки остановился, увидел, что темно в его окнах! Свечи-то у него стеариновые, яркие. Иногда по две зажжет – и вся комната светится! А тут, значит, или спит, или бродит где-то.
Посмотрел Сергеич внимательно в один конец улицы, потом в другой: и там, и тут серая неподвижность!
Зашел во двор. Стукнул для порядка по двери. Грохот от удара смолк, и снова тишина наступила.
– Где ж это он? – пробурчал Сергеич и осмотрел снег вокруг порога.
Взглядом провел по тропинке, в снегу продавленной, что к калитке в сад вела. Видно было, что туда, к саду-огороду, хозяин чаще ходит, чем на улицу.
Прошелся и Сергеич по этой тропинке. Вывела она его на край огорода к полю, вниз к излому спускающемуся. Вывела и дальше пошла, а он остановился.
Ясно было пасечнику и раньше, что Пашка туда ходит, в Каруселино то за хлебом, то за водкой. Ходит, а его, Сергеича, с собой не зовет! И что оттуда к нему «Владлены» всякие шастают. Может, действительно шпионит он на них, разведчиком к ним записался?
Вернулся Сергеич к Пашкиному дому. Пенек к окну приставил, поднялся и внутрь заглянул. В серости комнаты достал взглядом до стены с часами и от увиденного дыхание затаил! Тяжелая гирька настенных часов почти на всю длину к полу вытянулась! «Вот сукин кот, – выругался он в мыслях, – так же можно и без времени точного остаться!»
Занервничал Сергеич. Спрыгнул с пенька, быстрым шагом на край огорода вышел. Всмотрелся в тропинку, вниз по полю спускающуюся и уже через метров двадцать-тридцать серостью темной скрытую.
– Пашка! – крикнул туда, в поле. – Пашка! Где ты? Идешь?
