– Даже не сомневайся, – твердо ответил я. – Если, конечно, тебе не расхочется.
– И сделаешь все как положено?
– Насколько позволят технические возможности, – сказал я. – Кто ж его знает, сколько лет пройдет.
– В любом случае, мне уже будет не семнадцать, – заметила она.
– Все мы стареем, – согласился я. – Даже замороженными.
– Удачи тебе, – сказала она.
– И тебе, – отозвался я. – Поговорил с тобой – точно камень с души свалился.
– Потому, что надежда появилась, да? Но ты учти, она совсем небольшая. Я не знаю, чем все кончится, так что...
– Да нет, не поэтому. Хотя, конечно, за надежду спасибо. Просто – здорово было с тобой поболтать. Услышать твой голос. И узнать, что у тебя все в порядке.
– Может, поболтаем еще?
– Да нет, этого хватит. Времени почти не осталось.
– Эй, – спохватилась она. – Ты только не бойся ничего, ладно? Даже если ты насовсем пропадешь, я тебя до самой смерти помнить буду, слышишь? Из моей памяти ты не исчезнешь никогда. Не забывай этого, ладно?
– Не забуду, – пообещал я. И повесил трубку.
Ровно в одиннадцать я отлил в ближайшем туалете и вышел из парка. Затем сел в машину и, представляя в красках и лицах, как меня будут замораживать и куда денут дальше, погнал машину к порту. Всю Гиндзу заполонили одинаковые мужчины в темных деловых костюмах. Задержавшись у светофора, я машинально поискал глазами библиотекаршу – не снует ли между универмагами. Но, к сожалению, не нашел. В плотной толпе мелькали сплошь незнакомые лица.
В порту я проехал за какой-то безлюдный склад, остановил машину у самого края причала, закурил и поставил Боб Дилана на автоповтор. Потом отодвинул сиденье до упора назад, закинул ноги на руль и постарался выровнять дыхание. Хотелось пива, но пиво кончилось. Все шесть банок мы выдули с библиотекаршей в парке. Полуденное солнце заглядывало в ветровое стекло, словно обнимая меня. Я закрыл глаза и почувствовал, как его лучи ласкают мне веки. Я чуть не прослезился: подумать только, проделав такой долгий путь, лучики эти прилетели на мою планету лишь затем, чтобы согреть мне веки... Провидение Космоса не обошло вниманием даже мои усталые глаза. Возможно, ты и прав, Алеша Карамазов. Наверное, даже ограниченным жизням Провидение дарит пускай и ограниченное, но счастье.
И я, как мог, поделился этим счастьем жизни с Профессором, его внучкой-толстушкой и библиотекаршей. Не знаю, насколько ограниченно число людей, с которыми можно вообще поделиться счастьем. А поскольку я сейчас исчезну, за меня этого все равно больше никто не сделает. И я добавил в список счастливых молодого таксиста – фанатика «Полис» и регги. Просто за то, что подобрал нас, грязных и страшных, под дождем на дороге. Одного этого хватит, чтобы мой список стал длиннее. Наверняка таксист и сейчас мотается по городу со своей магнитолой, выискивая молодых пассажиров, которые слушали бы с ним рок-н-ролл.
Передо мной было море. Старенькая баржа, разгрузившись до самой ватерлинии, отчаливала неподалеку от пирса. Над причальной стенкой мелькали белыми мазками чайки. Боб Дилан запел «Знает только ветер». Слушая эту песню, я вспоминал улитку, кусачки для ногтей, карпов под сливочным соусом и крем для бритья. Воистину мир полон самых разных откровений.
Блики осеннего солнца дрожали на мелких волнах, словно кто-то раздробил огромное зеркало на мириады осколков. Собрать и склеить эти осколки уже не получится. Пригони ты сюда хоть всю королевскую рать.
Я подумал о Дилане – и сразу вспомнил девчонку из автопроката. Да-да! И ее немедленно осчастливить! Такая славная, как же без нее...
Я вспомнил, как она выглядела. Жакетик цвета бейсбольного поля в начале сезона, белая блузка и черный галстук-бабочка. Униформа автопрокатчиков, не иначе. Кто же станет по своей воле повязывать бабочку под ядовито-зеленый жакетик? Да кто угодно. Но не девчонка, которая слушает старого Дилана и думает о дожде.
Я тоже подумал о дожде. Дождь в моей памяти то ли идет, то ли нет. Но дождь, что падает с неба, всегда достигает земли. И приходит ко всем и каждому – к улиткам, оградам, коровам... Настоящий дождь не остановить никому. И никому не избежать его. Дождь всегда раздает всем по справедливости.
Постепенно дождь в моих мыслях превратился в полупрозрачный занавес – и накрыл меня с головой.
Мой сон настигал меня.
Теперь я смогу найти то, что потерял, подумал я напоследок. Ведь потерять – еще не значит пропасть... Я закрыл глаза и позволил сну овладеть моим телом. И только Дилан все пел «Вот-вот польет тяжелый дождь».
40
КОНЕЦ СВЕТА
Птица
Когда мы добираемся до Омута, снег уже валит так, что перехватывает дыхание. Кажется, само небо, растрескавшись, вываливает на землю все, что скопилось у него в закромах. Попадая в Омут, снег тут же растворяется в бездонной синеве. Из-под белого савана, в который укутался мир, эта круглая омерзительная дыра глядит на нас зрачком огромной неведомой твари.
Мы стоим с моей тенью, остолбенев, и долго не можем сказать ни слова. Как и раньше, когда я приходил сюда, из-под воды несутся душераздирающие стенания, но на этот раз – возможно, под снегом – они кажутся еще сдавленнее и безысходней. Я смотрю на небо – слишком низкое, такое и небом назвать нельзя, – и на проступающий даже в снежной круговерти угрюмый контур Стены. Как ни странно, Стена, кажется, уже ничего не пытается мне внушить.
Стылый, угрюмый пейзаж – словно иллюстрация к Концу Света.
Очень скоро снег наметает сугробы у меня на пальто и на шапке. Можно даже не сомневаться – Страж давно потерял наш след. Я гляжу, как тень подходит чуть ближе к Омуту и, прищурившись, разглядывает жуткую синюю воду.
– Вот он, выход, – говорит моя тень. – Это ясно, как божий день. Городу больше нечем нас удержать. Мы свободны, как птицы...
Моя тень закрывает глаза, запрокидывает голову и подставляет лицо снежинкам, как дождю в летний зной.
– Чудесная погода, а? – смеется она. – На небе ни облачка! А ветер какой теплый – просто мечта!
Точно узник, сбросивший кандалы, моя тень распрямляет спину и будто становится выше. Силы возвращаются к ней с каждым мгновеньем. Она уже свободно передвигается без моей помощи.
– Я чувствую, – говорит она. – По ту сторону Омута – внешний мир. Наш с тобой мир! Ну как? Ты все еще боишься прыгать?
Я качаю головой.
Моя тень нагибается и развязывает шнурки на ботинках.
– Будем здесь ворон считать – в ледышки превратимся. Давай прыгать скорей. Снимай ботинки. Еще нужно ремнями сцепиться, чтобы в воде не раскидало. Не дай бог, выплывем в том мире по отдельности – век потом друг дружку не найдем...
Я снимаю шапку, которую одолжил мне Полковник, сбиваю ладонью налипший тяжелый снег. Старая солдатская шапка. Ткань на складках вытерлась и побелела. Наверно, старик носил ее лет тридцать, если не больше... Я еще раз отряхиваю шапку – и снова надеваю на голову.
