Такахаси закидывает за спину футляр с тромбоном и бредет к «Альфавилю». Почесывая на ходу отросшую за ночь щетину. Ночная мгла еще окутывает город мрачной вуалью. На улицы выползают мусороуборочные машины. Словно заблудившись во времени, по тротуарам к метро стекаются фигурки людей – тех, кто провел ночь в городе. Они движутся к цели, как лосось по реке на нерест, чтобы успеть на первую электричку. И те, кто всю ночь работал, и уставшие от ночного веселья – все сейчас одинаково молчаливы. Даже у юной парочки, что обжимается у автоматов с напитками, к утру не хватает слов, и общаться они могут уже только руками.
Новый день на подходе. Но и старый пока не хочет сдавать позиций. Будто река, что впадает в море, старое время борется с новым, сталкивая течения, закручиваясь водоворотами. Но от которого из них больше сжимает сердце, Такахаси определить не берется.
17
05:38 am
Мари с Такахаси бредут по улице. У Мари на плече сумка, кепка «Red Socks» надвинута до бровей. Очков нет.
– Наверное, спишь на ходу? – спрашивает Такахаси. Мари качает головой:
– Я же подремала немного.
– А я однажды после ночной репетиции сел на Синдзюку в электричку, на ветку Тюо-сэн, и заснул. Открываю глаза – а я уже в префектуре Яманаси! И за окном сплошные горы бегут
[22]
… Всю жизнь засыпаю где попало, прямо беда.
Мари молчит, явно думая о чем-то другом.
– Слушай… – решительно говорит Такахаси. – Насчет того разговора. Ну, про Эри. Если ты не захочешь рассказывать, то и не надо. Я спрошу, а ты можешь и не отвечать.
– Угу…
– Твоя сестра очень крепко спит. И не собирается просыпаться. Ты так сказала, верно?
– Ну да.
– Не знаю, как лучше спросить, но… Ты имеешь в виду кому? Что-то вроде потери сознания, да?
– Не совсем, – говорит Мари. – Ее жизни ничто не угрожает. Она просто… спит.
– Просто спит? – повторяет Такахаси.
– Да. Только… – Мари собирается что-то добавить, но вздыхает. – Ты извини, но я все-таки не готова к этому разговору.
– Ну, хорошо. Не готова – так не готова.
– Устала, нужных слов не подберу. Да еще и голос какой-то чужой.
– Ну, расскажешь когда-нибудь, – кивает Такахаси. – Как-нибудь в другой раз. Сменим тему.
– Ага… – с облегчением вздыхает Мари. Какое-то время они идут молча. Просто бредут себе к станции. Такахаси что-то насвистывает.
– И когда уже рассветет? – говорит Мари. Такахаси поднимает руку и смотрит на часы.
– В этом месяце рассвет примерно в шесть сорок. Сейчас вообще самые долгие ночи. Подожди еще часок.
– Оказывается, от долгой темноты тоже можно устать, правда?
– Ну, обычным людям в это время полагается спать, – улыбается Такахаси. – Человек вообще начал разгуливать в темноте совсем недавно. Всего полсотни тысяч лет назад. А до этого, как только садилось солнце, все забирались в пещеры и носа не высовывали. В принципе, наши биологические часы до сих пор настроены так, чтобы в самое опасное время мы спали.
– И все-таки – по-моему, с заката прошло ужасно много времени.
– Да… Пожалуй, и правда долго.
Напротив аптеки стоит огромный грузовик. Водитель перетаскивает ящики с товаром под стальные жалюзи. Мари с Такахаси огибают его и идут дальше.
– Мы с тобой еще увидимся? – спрашивает Такахаси.
– Зачем?
– Зачем? – переспрашивает он. – Ну, хотелось бы еще поговорить. По возможности в более подходящее время.
– Хм… Так ты что же, мне свидание назначаешь?
– Ну можно и так назвать.
– Но о чем ты собираешься со мной говорить?
Такахаси ненадолго задумывается.
– Ты, наверное, хочешь спросить, что у нас с тобой может быть общего?
– Ну да. Помимо разговоров об Эри.
– Ну, вообще-то… На такой вопрос я сразу не отвечу. Прямо сейчас, то есть. Но мне кажется, если мы встретимся, у нас найдется, о чем пообщаться.
– Со мной неинтересно общаться.
– Кто-нибудь тебе это говорил? Вот прямо этими словами: «С тобой неинтересно общаться»?
Мари качает головой:
– Да нет пока…
– Ну и не бери в голову.
– Говорили, что я мрачная.
Такахаси перекидывает футляр с одного плеча на другое. И затем говорит:
– Послушай. Человеческая жизнь не так примитивна, чтобы делить ее только на мрачные и светлые стороны. Между светом и мраком – миллионы теней и переходных оттенков! И разумный человек всю жизнь учится их различать. И на то, чтоб его разум при этом не затуплялся, тратит кучу сил и времени. Я, например, вовсе не думаю, что ты мрачная.
Мари задумывается.
– И все-таки… Я, например, ужасная трусиха.
– Разве? А по-моему, трусихи в одиночку по ночному городу не разгуливают. А ты до рассвета бродила и что-то в этом для себя искала, верно?
– В чем – «в этом»?
– Ну, в непривычном месте, на чужой территории…
– И что же я, по-твоему, «в этом» нашла? Такахаси улыбается и смотрит на нее:
– По крайней мере, я хочу с тобой еще раз встретиться и поговорить. Такое вот у меня желание…
Мари смотрит на него. Их взгляды встречаются.
– Но это будет очень непросто, – наконец говорит она.
– Непросто?
– Угу…
– То есть мы, возможно, больше не встретимся?
– Вполне возможно.
– У тебя, э-э… Ты с кем-то встречаешься?
– Сейчас – нет.
– Значит, я не в твоем вкусе?
Мари качает головой:
– Дело совсем не в этом. Просто в понедельник меня уже не будет в Японии. Уезжаю в Пекин на стажировку. По студенческому обмену. Пока до июня, а там посмотрим.
– Вон что… – с интересом говорит Такахаси. – Так ты еще и в вузе отличница.
– Да нет же, – улыбается Мари. – Подала заявление на всякий случай, вообще не надеялась. А меня вдруг выбрали. Обычно считается, что первокурсникам такие стажировки не по зубам. Но в этом году не совсем обычная программа.
– Ну здорово! Поздравляю.
– Ну и вот. До отъезда уже совсем немного осталось. Скорее всего, я буду страшно занята в последние дни. Чемоданы, документы…
– Да, конечно.
